Tag Archives: рассказы
Николай Гумилёв. Карты
Древние маги любили уходить из мира, погружаться в соседние сферы, говорить о тайнах с Люцифером и вступать в брак с ундинами и сильфидами. Современные — старательно подбирают крохи старого знания и полночью, в хмурой комнате, посреди каменного города вещими словами заклинаний призывают к своему магическому кругу духов бесформенных, страшных, но любимых за свою непостижимость.
Иван Бунин. Муза
Однажды в марте, когда я сидел дома, работая карандашами, и в отворенные фортки двойных рам несло уже не зимней сыростью мокрого снега и дождя, не по-зимнему цокали по мостовой подковы и как будто музыкальнее звонили конки, кто-то постучал в дверь моей прихожей. Я крикнул: кто там? — но ответа не последовало. Я подождал, опять крикнул — опять молчание, потом новый стук. Я встал, отворил: у порога стоит высокая девушка в серой зимней шляпке, в сером прямом пальто, в серых ботиках, смотрит в упор, глаза цвета желудя, на длинных ресницах, на лице и на волосах под шляпкой блестят капли дождя и снега; смотрит и говорит:
— Я консерваторка, Муза Граф. Слышала, что вы интересный человек, и пришла познакомиться. Ничего не имеете против?
Убийца
В обычном московском офисе, где из-за плохой вентиляции в помещениях постоянно стоит запах еды, начался то ли второй завтрак, то ли первый обед
В чайнике забулькала вода, зашуршали пакеты и пакетики…
— Федор Павлович, хотите бутебродик с рыбкой? — обратилась женщина средних лет к мужчине сидящему напротив, но явно занимающему более значимую должность, чем она. Бумаг на столе у него почти не было, и он, не отрывая взгляда от экрана монитора, позволял себе изредка посмеиваться.
— Нет, благодарю, — он развернулся на офисном стуле.- Я, Елена Петровна с недавнего времени вообще переменил отношение к рыбе.
— А что произошло? — удивилась та.
Парень не промах
Тут со мной случай такой нелепый произошел, прямо даже не знаю, как такое могло случиться. Вообще-то я — парень не промах, но тут такое… Мой приятель, Славка, недавно, этим летом, как-то говорит: там девчонки приглашают на вечеринку, мол, приходи с другом. Вот он меня и решил позвать. Ну я то — парень не промах, я ему говорю: всегда пожалуйста. Если девчонки приглашают, можешь на меня рассчитывать. Ну, купили мы с ним цветов, бутылку водки, приходим. Я смотрю, девчонки все незнакомые, расфуфыренные все….
Который из трёх?
На террасе роскошной старинной дачи статской советницы Марьи Ивановны Лангер стояли дочь Марьи Ивановны — Надя и сынок известного московского коммерсанта Иван Гаврилович.
Вечер был великолепный. Будь я мастер описывать природу, я описал бы и луну, которая ласково глядела из-за тучек и обливала своим хорошим светом лес, дачу, Надино личико… Описал бы и тихий шёпот деревьев, и песни соловья, и чуть слышный плеск фонтанчика… Надя стояла, опершись коленом о край кресла и держась рукой за перила. Глаза ее, томные, бархатные, глубокие, глядели неподвижно в темную зеленую чащу… На бледном, освещенном луной личике играли темные топи — пятнышки: это румянец…
Поцелуй
История отца Варсонофия такова, что никого обыкновенно не оставляет равнодушным. Никто ещё не выслушивал историю отца Варсонофия безучастно, ни на кого не наводила она скуку. И если в нашем изложении рассказ этот не займёт читателя, не распотешит его избалованного внимания, в том вина лишь автора этих строк, не сумевшего изложить достойно историю занимательную во всех отношениях… Случилось отцу Варсонофию, в бытность свою врачом Василием Ардалионовичем Куницыным, получить место в первой градской больнице Москвы. Переводился он в столицу, хотя не из глухой, но глубинки, и назначение своё почитал за благо.
Кепка
Это было в начале пятидесятых. Мы ждали отца с работы. Светка помогала маме накрывать на стол, по длинному полутёмному коридору тащила из кухни кастрюлю с борщом, потом – сковороду с жареной картошкой, сердито скворчащей из-за того, что её приплюснули тяжёлой крышкой. Мама доставала из буфета тарелки и ложки. Я как всегда путалась под ногами и всем мешала. Раздалось два звонка – к нам.
– Оля, открой ему, – недовольно сказала мама. – Опять он ключ не взял…
Приплясывая и напевая: «Па-пи-но, па-пи-но…», я побежала к двери. Почему-то тогда я звала папу как бы на итальянский манер – «папино». Я влезла на табурет, специально поставленный для меня у двери, и повернула колёсико замка…. Вошёл незнакомый дядька.
Мозаика
Песня моя проста. Я живу, как воробей, на просторе, забочусь лишь о том, чтобы каждый день приносил радость. А для этого мало надо, ей-ей, вовсе ничего — и хлеб мой насущный — сама радость. Оно, может, и странно выглядит, да оттого и странно — что со стороны. Жизнь такая беспокойна, необеспечена: вокзалы, чердаки, подвалы. Кто не привык, адом тому покажется. «Как я ночь проведу на улице?!» — страхи-то вот его. Господи, братец, не то страх, где ты спишь, но страх — вот чего не нужно. Не верю я, господа ученые, будто непременно, чтоб сие про¬поведовать, надобно самому в тепле и довольстве жить, якобы по диалектике. Плевал я на диалектику! Украду хлебца из булочной -и уже чирикаю. Ни-ка-кой тут нет диалектики. Только то ж — один если я. А когда любимая? Когда любимая так не может, боится любимая ночных улиц и хочет в постели нормальной спать? Раз полюбил — что ж… Да-с, загвоздка. Про то и песня жизни моей, никудышной, но все же мне принадлежащей. И не отвертеться — бытием наказан, так сказать, осужден. Делать я мало умею. Петь вот разве.
Утренний туман
Варя пришла в приподнятом настроении на занятия по вокалу в предвкушении, что сегодня будет разучивать «Ave Maria» Каччини. Педагог дородная Клавдия Ильинична предложила новую распевку. Она, аккомпанируя себе на пианино, несколько раз пропела протяжно, то повышая, то понижая сочным, хорошо поставленным голосом:
— У-уу-у-тренний ту-уy-ма-аан…
И вдруг Варе вспомнилось далекое детство. Ей лет пять или шесть. Большая, просторная комната в Вадковском переулке. Она сидит на корточках на крышке рояля рядом с высокой комнатной пальмой, в руках крутит маленькую плюшевую мартышку. Мордочка у мартышки потешная, она всегда улыбается Варе, в отличие от куклы Китси, которая часто бывает грустная и даже злая. Варя смотрит на бабушку, которую она зовет мама. Бабушка Лёля — самая красивая на свете, но она сейчас плачет. Глаза её смотрят с невыразимой мукой. Её нежная, будто изломанная рука, тянется к стакану с водой, другой она нервно теребит скомканный носовой платочек. Рядом, нависая над ней как гора, возвышается дед Степан — большой, багровый, лысый, страшный. Он гневно кричит на бабушку: «Лёля, отвечай, как его фамилия? Варя, как его фамилия?». Лёля рыдает….