И так началось с того, что я не выспалась, вытянула себя из постели, оделась и пошла. Мама устроила скандал: не ходи! Там всех будут бить дубинками! Ну что же мне теперь возвращаться?. А вот Чехов и Лев Толстой всюду ходили, Толстой на скотобойню, а Чехов даже на Сахалин поехал. Зачем тебе политика? — спросила мама. Да при чем здесь политика! Я на людей хочу посмотреть, которые туда придут, — сказала я. А про себя добавила и на Дориана Грея. Современного и не сдержанного в страстях, который купался в шоколаде вместе со своей любовницей. Я решила сходить на гражданское прощание с убитым Борисом Немцовым. Его тело было выставлено в Центре Сахарова. Погода выдалась пасмурная и зябкая, сыпались крупинки снега. Люди как обычно спешили по своим делам.

В метро в вагоне я посмотрела, едет ли кто-нибудь на панихиду — все в черном, все тихие. Панихида по чужому человеку — как странно! Кто принесет ему цветы, за какие заслуги? Люди сердобольны. Немцов — яркая личность и все как мотыльки слетаются на его свет. Люди зависимы. К иконе еще стоять — понятно — или к мощам Святых. Он, что, икона? И что такого он сделал людям хорошего?

На Чкаловской у выхода у эскалатора две девушки — стройные и молодые, щебетали  как птицы. У одной девушки четыре кроваво-красные розы, у другой восемь.
На улице я спросила у полицейских: в какую сторону мне идти к Сахаровскому центру. Они сказали, что не знают. А Земляной вал где? — они махнули рукой, только, как выяснилось, не в ту сторону, куда мне надо. Мне казалось, что люди проносятся мимо как в убыстренной киносъемке. Я поспешила за ними. Заметила пожилую пару, у мужчины в руке надломленная гвоздичка. Спросила их:
— Вы к Немцову?
— Все туда внученька, все туда, — ответила пожилая женщина, она очень обычная, у нее помятое лицо, помятая беретка и пальто тоже не новое.
Пожилые люди бежали так быстро, что я едва поспевала ними.
Наконец, люди остановились. Я уперлась в них и поняла, что стою в очереди. Очень тянулась издалека и двигалась медленно. Я оглянулась — за мной уже длинный хвост — там и молодые и не очень, с цветами и без. Люди стоя молча, угрюмые и погруженные в себя. Они думали о Немцове? И мне надо бы подумать о нем, но я не могла сосредоточиться. Я тоже зачем-то стояла, вот так по инерции, потому что попала в очередь.  Человек с табличкой «волонтер» предупредил, ,что мы скорее всего к Немцову пройти не успеем:
— Там и послы и депутаты и старики и инвалиды на колясках постоянно подъезжают вне очереди. Вряд ли вы пройдете! Нет, нет, там невероятное что-то!
Церемония прощания до двух, время половина двенадцатого.
— Ничего продлят, всех пустят, —  уверенно сказала женщина рядом со мной и накинула  на голову пушистый рыжий капюшон от дубленки.
Я жалею, что тоже не надела дубленку. Холодно. Мимо то и дело сновали журналисты с камерами и фотоаппаратами, когда они нацеливали объективы, люди отворачивались или закрывали лица шарфами.
— Можно взять у вас интервью? — спросила  девушка с объемным рюкзаком на спине, она была похоже черепашку.
— Что? — переспросила я.
— Интервью для финского журнала, — ответила девушка сиплым голосом и протиснулась рядом, задев меня толстой тетрадкой, испещренной иностранными буквами.
— Нет, нельзя!
Она вовсе и не у меня хотела брать интервью, а у худенького парня, который стоял позади. На нем черное шерстяное пальто короткое по фигуре, кепка, клетчатый шарф. Подмышкой парень сжимал два букетика роз. Девушка-черепашка еще раз спросила про интервью, но парень отказал. Она скептически оглядела меня, и решив, что я неподходящий объект, ушла.
— Эй! Давно стоишь? Думал, не успею, искал, где припарковаться, все заставлено! — к парню позади меня подбежал  хрупкий молодой блондин в очках, — Пока шел сюда, уже замерз!
— Держи, я тебе чай принесу, — парень вручил блондину розы, — и скрылся в кафе, напротив которого мы стояли. Блондин, зажав букеты подмышкой, натянул на голову шарф.
Опять стоим и молчим. «Спроси его, не робей, а то ведь ни с кем и не пообщаешься!» — сказала  я себе.
— А вы лично знали Бориса Немцова?
— Лично нет, — ответил блондин.
— А что вас сюда привело? Я, вот думаю, почему здесь так много людей?
— Ну, как это…. — блондин смутился и произнес  очень тихо, — Это как бы символично! Он….. Немцов был с нами в самое трудное и безденежное время, он делал все, что мог. Да, был тяжело, но мы чувствовали, что идем вперед, мы надеялись на лучшее, было это движение, понимаете. А сейчас….
— А сейчас вы не чувствуете движения?
— Сейчас нет, — он задумался и добавил, — Сейчас очень страшно, что в России война начнется. Я очень боюсь войны.
— Тут знаете, вчера заглядываю в фейсбук, а там кто-то с траурного митинга сфотографировал улыбающихся людей, и пишет, как будто люди празднуют убийство Немцова, — возмутилась молодая симпатичная женщина и прижала к себе букетик фиолетовых тюльпанов, — Да, убили. Но ведь люди не могут все время плакать! Вот сейчас нас кто-нибудь заснимет здесь со светлыми лицами, потом в сеть и напишет: хоронили Борю, порвали три баяна.
— Это ничего, — кивает женщина в рыжей дубленке. — Главное, мы пришли.
— Да, ладно, по-моему, все угрюмые стоят.
— Ох, моя бабушка вчера жаловалась, что так и умрет при Путине, не успеет нового президента увидеть, все Путин и Путин, — сказала женщина с тюльпанами, — Я за Навального голосовала, когда мэра выбирали. Но разве ж он мог пройти, у Собянина все схвачено, вон и плитка на дороге криво уложена. А Борис — он был самый яркий, самый отважный, я слушала его последнее интервью на «Эхе», он там такое говорил, что даже страшно, за что и убить запросто могут. Его боялись. У меня прабабушка из раскулаченных, так ее, когда с детьми маленькими из дома выгоняли, даже пеленки грязные забрать не позволили. Поэтому я сюда пришла сегодня к Борису.
— Далеко ли еще до Сахаровского центра? — поинтересовалась я.
— Прилично, — ответила женщина в рыжей дубленке, — Туда вниз, до конца того вафельного дома, видишь, потом еще поворот, музей Сахарова там в глубине. Когда с Новодворской прощались, тоже народу много было, я была, — женщина вставила в уши наушники и замолчала.
Какую музыку она слушает? — подумала я. Казалось, что очередь движется  в темпе, но мы все еще были далеко от музея. Мимо проползла оранжевая машина-уборщик, точно такая, как ехала по мосту, когда стреляли в Немцова. Точь-в-точь такая. Я подумала, это символично. Но никто не заметил этой машины. Мимо сновали люди с камерами и микрофонами, что-то говорили на французском, справа на возвышении стоял дедуля и держал фото Немцова в рамке с траурной лентой. Как хорошо, быть прессой, они уже и Немцова увидели и все засняли. А мне приходилось ждать и мерзнуть. Очередь продвинулась  дальше, и мы все оказались за металлическим ограждением, которое установили по краю тротуара, рядом с ограждением стояли полицейские.
В людской суете время сплющивается, и я не чувствовала Бориса Немцова, а надо было проникнуться его присутствием здесь. Он, наверняка, был здесь — невидимый среди нас. Мимо очереди прошли девушки модельной внешности, держа охапки роз. Может , они тоже были его подругами или даже больше, он и с ними в шоколаде купался?…. Он — Дориан Грей.

— А почему вы пришли сегодня? — спрашиваю я женщину в рыжей дубленке.
— Потому что Немцов — был оппозиция. И только поэтому! Я из области приехала, из Серпухова — поддержать оппозицию!
— А  вы в жизни его встречали?
— Да.
— Какой он был?
— Как и по телевизору, улыбчивый, очень живой, а какие у него были глаза!
— А кто его убил, как думаете?
— Не знаю…. Но точно не из-за женщины. Из-за женщин только в сказках убивают и в дешевом кино! — уверенно заявила моя собеседница, — Уходит оппозиция, уходит. Сначала Новодворская, теперь вот Немцов….
Позади меня молодые люди принялись активно обсуждать, как стать успешным пиарщиком, сохранив при этом совесть и пришли к выводу, что это никак невозможно.
Я глянула на часы: время половина первого, людей передо мной было еще очень и очень многою И я попросила полицейского отодвинуть ограду и выпустить меня прочь из очереди.
Вот так я не дошла до Бориса Немцова, и когда на обратном пути  поднимаясь по эскалатору, все думала, как он там? Лежит весь в цветах: и розы и гвоздики и тюльпаны. Букетик нежных фиолетовых тюльпанов которые держала моя соседка в очереди теперь должно быть плавно падает ему на гроб. А у нее и глаза накрашены фиолетовым и улыбка светлая, очарованная. И жизнь светлая. А Немцов наблюдает, наверно, сверху за всеми, кто пришел его проводить, и сначала рвется и рвется обратно в свое тело, а потом не хочет он больше ни политики, ни интриг. А только бы гулять по весеннему лугу, среди тюльпанов, вдыхать и чувствовать, как воздух наполняет грудь, коснуться цветов и ощутить их, чувствовать твердость земли под ногами и тепло солнца на коже.
А потом в ленте новостей я посмотрела на фотографии — как он лежит в гробу — болезненный, белый. Совсем не похож на Дориана Грея. Бедный человек — Борис Немцов — такой же, как все люди в итоге. Разве что, похороны пышные, а конец один.

А ночью Борис Немцов мне приснился. Как будто стоит он в очереди на небо, а очередь со всех сторон огорожена железными решётками. И очередь очень длинная, и начало ее скрыто где-то за облаками, а Борис Немцов в самом конце стоит.

(11 votes, average: 1,36 out of 5)

 Loading ...