Третью неделю подряд роман Фрэнсиса Скотта Фицджеральда «Великий Гэтсби» возглавляет рейтинг книжных продаж в России, вновь подтверждая много раз проверенное правило: всякая экранизация классического текста, даже не очень удачная, пробуждает интерес зрителя к книге, к буквам, что в любом случае хорошо.

«Великий Гэтсби» База Лурмана в 3D с шикарным саундтреком, где джаз микшируется с рэпом, а Леонард Бернстайн с рокером Джеком Уайтом, вводит роман, написанный почти 90 лет назад, в актуальный контекст «племени младого, незнакомого», побуждая читать и перечитывать историю, сколь странную и недоступную, столь близкую и понятную каждому, кто выдумывал себе высокую, как звезда, цель и стремился к идеалу.

Что может быть дальше от нас, чем Нью-Йорк двадцатых с его безудержным джазовым карнавалом, причудливыми автомобилями и первой массовой fashion revolution? Однако мелодраматический, малоправдоподобный рассказ о таинственном выскочке-миллиардере и его сокровенной мечте заставляет сопереживать не меньше, чем иная «мыльная опера», выбивающая обильную слезу из простодушной домохозяйки.

Героя возмужавшего Ди Каприо Джея Гэтсби жаль, элементарно, по-человечески, тупо, как сострадаешь ребёнку, оставшемуся без родителей, один на один с безжалостным миром. Его жизнестроительный проект безумен, изначально иллюзорен, его отчаянная попытка повернуть время вспять, переиграть судьбу, преодолеть родовое и социальное проклятие заканчивается катастрофой. Как бы за кадром остаются титанические упорство и талант Гэтсби, его незаурядные личностные качества, позволившие со дна тяжкого существования взлететь на зияющие высоты финансового успеха. Именно такие, как Гэтсби, их энергия и дерзость создавали ту новую Америку, которая буквально в течение нескольких десятилетий из мировой окраины превратилась в супердержаву. Над американской мечтой можно иронизировать и потешаться, но глупо отрицать её провиденциальную роль в биографиях миллионов простых американцев, уверовавших в великую иллюзию, а в итоге построивших великую страну.

Гэтсби не просто литературный персонаж, выразитель поколения, названного «потерянным», он символ Америки, её надежд и достижений, и да, богатств (часто нажитых криминальными способами вроде торговли алкоголем через аптечную сеть), но именно Гэтсби, а вовсе не лицемерная и ничтожная чета Бьюкененов, олицетворяет лучшее в Америке, он — её соль земли; не случайно роман Фицджеральда наряду с романами Хемингуэйя и Фолкнера неизменно включается во всевозможные списки самых востребованных литературных произведений XX века, созданных американскими писателями.

Если говорить не о книге, а собственно о фильме, то стойкое и отчётливое, на несколько дней, послевкусие от «Великого Гэтсби» проистекает из впечатления, что эстетически картина безупречна. Творение Лурмана — не только великолепная стереоскопическая иллюстрация романа, но, прежде всего, самобытный артефакт, концентрирующий в себе современный визуальный язык, сюрреалистический и гротескный видеоклип, искусно совмещающий стильные декорации с компьютерной анимацией, и, быть может, это первый фильм в истории кино, в котором 3D выполняет функцию не аттракциона, а полноценного художественного приёма.

Помимо действующих лиц, другой главный герой фильма — это Нью-Йорк с его знаменитым Бруклинским мостом и громадами строящихся небоскрёбов, пространство кричащих контрастов, роскошных вилл и губительных долин шлака, дворцов и подпольных баров, воплощение финансовой мощи и технического прогресса. Лурман перенёс действие экранизации из начала двадцатых ближе к их финалу, в канун мирового финансового краха, и отрезок в пять лет позволил режиссёру насытить картинку ещё более эффектными приметами вульгарно-юной и амбициозной цивилизации: возникающие перед зрителем панорамы одна фантастичней другой.

 

Занятно, что это как раз тот самый город, в который недавно, из-за океана, наведались русские революционные поэты — Маяковский и Есенин, оставившие о «большом яблоке» свои путевые заметки, и кстати где-то здесь, неподалёку, по кварталам родного Манхеттена, бродил переполненный честолюбивыми замыслами, тогда ещё неудачник, Генри Миллер, так убедительно изобразивший «космодемонический» дух Нью-Йорка 20-х в своих поздних романах.

Вернувшись на Родину из мирового турне, певец избяной Руси Есенин написал эссе «Железный миргород», в котором выразил свои впечатления от Нью-Йорка: «Через час глазам моим предстал Нью-Йорк. Мать честная! До чего бездарны поэмы Маяковского об Америке! Разве можно выразить эту железную и гранитную мощь словами?! Это поэма без слов. Рассказать её будет ничтожно. Милые, глупые, смешные российские доморощенные урбанисты и электрификаторы в поэзии! Ваши «кузницы» и ваши «лефы» как Тула перед Берлином или Парижем. Здания, заслонившие горизонт, почти упираются в небо. Над всем этим проходят громаднейшие железобетонные арки. Небо в свинце от дымящихся фабричных труб. Дым навевает что-то таинственное, кажется, что за этими зданиями происходит что-то такое великое и громадное, что дух захватывает».

Убеждённый урбанист и футурист Маяковский был восхищён и подавлен не слабее Есенина: «С шести-семи загорается Бродвей — моя любимейшая улица, которая в ровных, как тюремная решетка, стритах и авеню одна своенравно и нахально прет навкось. Он действительно белый, и ощущение действительно такое, что на нём светлей, чем днём. Свет фонарей для света, свет бегающих лампочками реклам, свет зарев витрин и окон никогда не закрывающихся магазинов, свет ламп, освещающих огромные малёваные плакаты, свет, вырывающийся из открывающихся дверей кино и театров, несущийся свет авто и элевейтеров, мелькающий под ногами в стеклянных окнах тротуаров свет подземных поездов, свет рекламных надписей в небе. Свет, свет и свет. Можно читать газету, и притом у соседа, и на иностранном языке…» (В. В. Маяковский «Моё открытие Америки»).

Сравним с описаниями Генри Миллера из «Тропика козерога»: «Как-то вечером я посмотрел с верхушки Эмпайр Стейт Билдинг на город, который знал снизу: вот они, люди-муравьи, данные в правильной перспективе. И я пресмыкался вместе с ними, вот люди-вши, с которыми я боролся. Они передвигались со скоростью слизней, и все без исключения испивали до дна микроскопическую чашу судьбы. С бесплодным усердием они возвели это колоссальное сооружение, предмет их гордости. Я видел их следы на дорогах, где лежат опрокинутые товарные поезда, родителей в лохмотьях, пустые угольные короба, переполненные раковины, запотевшие стены, по которым меж бусинами испарины снуют, словно сумасшедшие, тараканы…»

Сам автор «Великого Гэтсби», уже разочаровавшись в ящике Пандоры своего «непостижимого города», писал десять лет спустя в очерке «Мой невозвратный город»: «К полному моему изумлению, я оказался признан не как выходец со Среднего Запада и даже не как сторонний наблюдатель, а именно как квинтэссенция всего того, чего хотел для себя Нью-Йорк. — Признался Ф. С. Фицджеральд, выдавая читателю набор глянцевых колоритных откровений: — Высокие белые здания уже были построены, и уже чувствовалась лихорадка бума, но никто ещё не умел выражать себя. И вот на короткий миг разрозненные приметы нью-йоркской жизни соединились; все заговорили о «молодом поколении». Был принят сухой закон, и появились первые подпольные кабачки; плавная походка вышла из моды. Для нас город всегда был связан с вакхическими радостями, скромными или безудержными. Темп убыстрялся, по части выбора развлечений мы теперь превзошли и Париж, спектакли стали смелее, здания – выше, нравы вольнее, спиртное – дешевле…»

Поразительно, но всё это свидетельства писателей одного поколения, наблюдения людей, которые вполне имели шанс встретиться друг с другом лично, лицом к лицу, столкнуться на улицах Нью-Йорка, в его кафе или нелегальных кабаках, и не важно, откуда они явились сюда — с просторов американского Среднего Запада или из-под российской Рязани; на фоне великолепной панорамы они попытались поймать и зафиксировать неподражаемую атмосферу 20-х, этот город, «белый и блестящий», окутанный тайной и одиночеством, словно мираж.

Девяносто лет спустя новатор и перфекционист Баз Лурман попытался воссоздать этот густой и волшебный мираж в 3D. Для всех, кому необходима мечта и, увы, не хватает фантазии, теперь есть фильм, погрузившись в который, легко вообразить место действия и декорации одной американской трагедии.

Саша Донецкий

По материалам:  informpskov.ru