«Вот вам, в сотый раз, Россия…»
«Поэзия спасает от застоя»

Елена Камбурова представляет свой новый спектакль о России.

«Вот вам, в сотый раз, Россия…» — в самом названии уже слышится не то восхищение, не то укор. Жанровое определение нового спектакля театра Елены Камбуровой еще более интригует: оратория-путешествие для солистов, народного хора и дворовой утвари. О том, в какие глубины Отечества и русской души завело знаменитую певицу странствие по родной поэзии последних двух веков, — наш разговор.
— Елена Антоновна, новый спектакль вашего театра называется непривычно, даже вызывающе — «Вот вам, в сотый раз, Россия…».
— В тысячный раз люди задаются вопросом «Что это за страна»? Думаю, будущие поколения тоже не уйдут от него, потому что страна у нас действительно необычная, с удивительной историей, с невероятными людьми. Нам было важно, чтобы в названии звучало слово «Россия», но хотелось избежать пафоса. В итоге мы взяли в название цитату из знаменитой книги марикза Астольфа де Кюстина «Россия в 1839 году», фрагменты которой составляют канву спектакля. Французский литератор и путешественник посетил Россию в 1839-м и беспристрастно описал свои впечатления. Многие русские современники смертельно обиделись, кто-то обижается и сегодня. Хотя многие потрясшие его воображение вещи, пороки и недостатки, которые он описал, мы точно так же можем наблюдать и сегодня. Вместе с тем, в его книге есть и сочувствие, и искреннее восхищение Россией, и вера в высокое предназначение народа. Я очень люблю Россию, вижу это огромное, дышащее существо, невероятно богатое и ресурсами, и талантами. Но… Мы же не можем сказать, что живем в прекрасной стране, где никто не ворует, где есть демократия… Нет этого, к сожалению. А хочется, чтобы было. Когда говоришь о недостатках, то целью является вовсе не вынесение приговора. В критике есть желание лучшего и надежда. Недаром в финале нашего спектакля звучит «Заклятье о русской земле» Максимилиана Волошина, написанное в 1919 году — понимаете, в какое время? Это своего рода наговор, чтобы все было хорошо. Частично молитва, частично заклинание.
— Действие происходит в 19 веке?

— Не только. Есть Кюстин, которого играет прекрасный актер Дмитрий Куличков, многие зрители знают его по работам в театре Табакова. А мне достался взгляд на Россию изнутри, я говорю от имени русских поэтов 20 века, прежде всего Анны Ахматовой. Отправной точкой при составлении сюжета для режиссера Олега Кудряшова послужила параллель в датах: Кюстин приехал в Петербург в 1839 году, а ровно сто лет спустя Анна Ахматова в том самом городе пишет «Реквием», о страшном времени в истории России в ХХ веке. Я читаю фрагменты этой поэмы, про самую большую человеческую боль, которую сегодня, к сожалению, стараются забыть. Раз в году, в день памяти жертв сталинских репрессий, около Политехнического музея собираются люди, произносят вслух имена погибших в лагерях. И в то же самое время вдруг опять поднимается на щит имя Сталина. Вот поразительная страна, что происходит тут с памятью! Помню, как меня потрясло в Польше, в самом центре Варшавы стоит дом, весь изрешеченный пулями. На каждом кирпичике написано – здесь тогда-то было вот то-то. А у нас уже выросло целое поколение, многие представители которого не знают не то что про ГУЛАГ, даже про Великую Отечественную войну! Во времена моей юности многое было сложно — застой, цензура. Но я была воспитана на том, что самая главная ценность – человеческая жизнь, ее духовное обогащение. Сегодня все гораздо сложнее. Конечно, есть исключения, — хорошие школы, лицеи, передачи на телеканале «Культуре», которые уделяют большое внимание памяти, истории. Но этого мало.
— Как сделать, чтобы хорошая музыка, настоящая поэзия звучали шире?
— Телевидение – самый массовый канал и мост между народом и властью. Большой процент того, что идет по этому «мосту», разрушает человеческую душу. Или в лучшем случае ничего с ней не делает. Ну, повеселились, провели время. Все. У канала «Культура» всего 5-6 процентов зрителей. Это о многом говорит. А руководство федеральных телеканалов не хочет менять их политику. Для меня это загадка. Вот мой жанр – не формат, например. Хотя у меня огромное количество песен, которые можно очень интересно снять и показать широкой телеаудитории. Сегодня у многих исполнителей, авторов, обладающих вкусом, опускаются руки. И талантливые композиторы есть, но они не могут пробиться к своему слушателю. Хорошо, у меня есть свой зритель, я гастролирую, меня знают. А другого, нового артиста, который хотел бы петь подобный репертуар, уже ни в один город не возьмут. Потому что он неизвестен и не «сделает кассу». В те самые застойные времена, когда я начинала, меня не знали там, куда я приезжала на гастроли. Но была афиша, где было указано, что я пою Окуджаву, Кима, Цветаеву, Маяковского. И люди шли на имена поэтов, и открывали меня – не по телевидению, а в концертных залах. Теперь не так. Но всегда есть надежда, иногда даже и уверенность в том, что когда-нибудь ситуация изменится к лучшему.

— А почему же интеллектуальные, интеллигентные люди всегда в меньшинстве?
— Так воспитывается нация. Когда я начинала, каждый месяц пела сольные программы в Университете на Ленинских горах. Выступали Окуджава, Ким, мы везде ездили. Сегодня большинство предпочитает попсу. Вот в чем драма. Мы спасаемся в нашем театре, видим наших чудесных зрителей. Три наших спектакля показывали по каналу Культура. Но все это, конечно, капля в море
— Вы общались с Булатом Окуджавой, с Юрием Левитанским, с режиссером Петром Фоменко… Великие — люди другой эпохи?
— Я бы сказала – вечной эпохи. Если выздоровеет страна, то именно за их книгами, мыслями, спектаклями потянется новое поколение. Будет открывать для себя Окуджаву, Левитанского, Самойлова, Цветаеву, вообще всех настоящих поэтов. Ведь не может всерьез считаться поэзией «Снова курю, мама, снова…»?
— У Окуджавы, Левитанского было свое, особое отношение к жизни. Как оно на вас повлияло?
— Они меня воспитали, я воспитанник их поэтической школы. В двадцать лет я оказалась в Москве. Чистый лист. Писала стихи, мне казалось, что они хорошие. Но настоящие стихи начала отличать, когда стала петь Новеллу Матвееву, потом – Окуджаву, поняла гигантскую разницу между ними и, в общем, вполне замечательными эстрадными песнями того времени. Милые, не агрессивные песни звучали повсюду. Но они не стали моими. Моими стали те, где сложнее поэтический язык, где больше тонкости.
— А в каких-то житейских ситуациях эти люди вам как-то помогали?
— Конечно, помогали! Но самую великую помощь мне оказывало и оказывает их творчество. У Левитанского есть строка «Спаси меня, моя работа». Действенное желание. Часто, когда совсем опускаются руки, думаю: «Не раскисать, слушать, смотреть, что-то делать, придумывать, репетировать». Работа спасает.
— Вам и с композиторами повезло. Поете песни Исаака Шварца, работали с Владимиром Дашкевичем.
— Да, мне повезло дружить и работать со Шварцем. А Владимиру Сергеевичу как раз недавно исполнилось 80 лет, мы праздновали. Наше сотрудничество и дружба длиною в жизнь началось с одной песни, потом он написал для меня цикл на стихи Владимира Маяковского из ранней лирики, «Сохрани мою речь» Мандельштама, тоже музыкальный цикл, «Реквием» Ахматовой, другие произведения. Для меня это тоже огромная школа.
— Даже такие авторитеты как Дашкевич не могут повлиять на ситуацию с культурой?
— На днях была презентация его книги «Великое культурное одичание». О бедах нашей культуры и о музыке, конечно. Песня очень серьезно влияет на людей. Другие искусства не исключение. Еще в 80-х годах Фаина Раневская сказала: «Из театра ушло самое главное, ушел трепет». Это слово сегодня совсем не звучит, эти интонации ушли, а если и существуют, то в очень малом количестве.
— Все начинается с детства.
— Конечно. К примеру, у меня есть постоянная зрительница, девочка из Петербурга, она меня слушает с пяти лет. Сейчас ей уже восемь. Неизвестно, что будет дальше. Надеюсь, что влияние телевидения и сверстников ее не испортит. Одно дело, когда человеку за 30 и у него сложились определенные мнения. А в школе куда деваться? Дети слушают попсу, а белой вороной знаете как трудно быть? А убедить своих одноклассников, что есть что-то совершенно другое, не просто.
Какая музыка звучит в новом спектакле?
— Прежде всего, русские народные песни невероятной красоты. Нам очень повезло с тем, что наша замечательная актриса и певица Татьяна Пыхонина пригласила прекрасных певцов, отлично владеющих народной манерой пения, с которыми она училась в Саратовской консерватории: две Наталии – Бородина и Терещенко, и два Андрея – Зверев и Мартынов. Еще мы взяли маленький фрагмент из «Бориса Годунова» Мусоргского. Ко многим сценам музыку написал наш музыкальный руководитель Олег Синкин. Идеи и музыкальное решение практически всех наших спектаклей принадлежат ему.
— В вашем театре все необычно – от уникального репертуара до оформления зрительского фойе.
— У нас камерное пространство, хочется, чтобы зрители чувствовали, что приходят не в учреждение, а в дом. Сейчас он похож на дом шестидесятников, где много книг, где одно с другим вроде не сочетается, но у каждой вещи есть свое место, немного ностальгии, где-то, может быть, сентиментальность, игрушки, звери и ангелы. Я хочу сделать еще уютнее. Это настроение передается и актерам, даже тем, кто у нас не в штате, приглашенным на спектакль. Им нравится у нас бывать».//

Газета «Труд»
Елена Губайдуллина, 31.01.2013

****
Мне мало, что можно добавить к этому интервью Елены Антоновны.
Скажу только, вчера посмотрев этот спектакль.
Елена Антоновна Камбурова последовательна и бесстрашна в проявлении своей гражданской позиции, которую я всецело с ней разделяю.

Текст Астольфа де Кюстина(1790-1857), французского литератора и путешественника, меня потряс своей точностью, меткостью, ни в чем не уступающими Письмам Петра Яковлевича Чаадаева в оценке России (привожу ниже).
Для меня очевидна принадлежность и того и другого – посвященных — к масонской ложе.

Касаемо самого спектакля, он – превосходен. Спасибо мудрому и очень талантливому режиссеру Олегу Кудряшову, автору инсценировки и режиссеру-постановщику. Олегу Синкину!
Спасибо ВСЕЙ постановочной группе. Всё глубоко профессионально, на едином дыхании, со всей мерой ответственности сделано!

Прекрасное чтение и пение (как всегда харизматичное, в ключе Дуэнде) Елены Камбуровой.  Замечательно чистые голоса и лица актеров-певцов, исполнителей русских народных песен. Очень органичен исполнитель роли А.де Кюстина, актер Дмитрий Куличков.

Данный спектакль – большая победа театра Камбуровой. Это своевременный гражданский спектакль, инициирующий выход на авансцену российского народа — как субъекта, а не объекта своей истории. Процесс начат. Процесс идет.

Данный спектакль — как раз тот случай, когда искусство театра, будучи точным барометром,  предвосхищает процессы в обществе, создавая для них конструктивное русло.
На мой взгляд, спектакль (как и сам Театр музыки и поэзии п/р Елены Камбуровой!):  «Вот вам, в сотый раз, Россия…», — это знамя драматического театра в России,  фокус всего лучшего, что есть в русском театре сегодня.   Каждый уважающий себя гражданин этой страны должен его посмотреть. А канал Культура – показать!  Да будет так! Аминь. ОМ!

Мое почтение Духовно-художественному Руководителю театра – н.а.РФ, Елене Антоновне Камбуровой!
Наталья Шлемова, 22.02.14. Москва.

****

ПРИЛОЖЕНИЕ
[Библиотека «Вехи»] http://www.vehi.net/chaadaev/filpisma.html
П.Я.Чаадаев
ФИЛОСОФИЧЕСКИЕ ПИСЬМА*

ПИСЬМО ПЕРВОЕ
Adveniat regnum tuurn
Да приидет царствие твое [1]

Сударыня.
Прямодушие и искренность именно те черты, которые я в вас более всего люблю и ценю. Судите же сами, как меня должно было поразить ваше письмо [2]. Эти самые любезные свойства ваши и очаровали меня при нашем знакомстве, они-то и побудили меня заговорить с вами о религии. Все вокруг вас призывало меня к молчанию. Повторяю, посудите каково же было мое удивление при получении вашего письма. Вот все, что я имею вам сказать, сударыня, по поводу выраженных там предположений об оценке мною вашего характера. Не будем говорить более об этом и прямо перейдем к существенной части вашего письма.
И, прежде всего, откуда в вашем уме берется это смятение, до того вас волнующее и утомляющее, что оно, по вашим словам, отражается и на здоровье? Неужели это печальное следствие наших бесед? Вместо успокоения и мира, которое должно было бы внести пробужденное в сердце чувство, оно вызвало тревогу, сомнения, чуть ли не угрызения совести. Впрочем, чему удивляться? Это естественное следствие того печального положения вещей, которому подчинены у нас все сердца и все умы. Вы просто поддались действию сил, которые приводят у нас в движение все, начиная с самых высот общества и кончая рабом, существующим лишь для утехи своего владыки.

Да и как могли бы вы этому противиться? Те самые свойства, которыми вы выделяетесь из толпы, должны сделать вас тем более подверженной вредному воздействию воздуха, которым вы дышите. Среди всего окружающего вас, могло ли сообщить устойчивость вашим идеям то немногое, что мне было позволено вам поведать? Мог ли я очистить атмосферу, в которой мы живем? Последствия я должен был предвидеть, да я их и предвидел. Отсюда частые умолчания, мешавшие убеждениям проникнуть вам в душу и вводившие вас, естественно, в заблуждение. И если бы только я не был уверен, что религиозное чувство, пробужденное хотя бы частично в чьем-либо сердце, какие бы оно ни причиняло ему муки, все же лучше полного его усыпления, мне бы пришлось раскаиваться в своем усердии. Тем не менее, я надеюсь, что облака, омрачающие сейчас ваше небо, однажды превратятся в благодатную росу и она оплодотворит семя, брошенное в ваше сердце; и произведенное на вас действие нескольких ничего не стоящих слов служит мне верной порукой более значительных результатов, их непременно вызовет в будущем работа вашего собственного сознания. Смело ввертесь, сударыня, волнениям, вызываемым в вас мыслями о религии: из этого чистого источника могут вытекать только чистые чувства.

По отношению к внешним условиям вам пока достаточно знать, что учение, основанное на высшем начале единства и непосредственной передачи истины в непрерывном преемстве ее служителей, только и может быть самым согласным с подлинным духом религии, потому что дух этот заключается всецело в идее слияния всех, сколько их ни есть в мире, нравственных сил – в одну мысль, в одно чувство и в постепенном установлении социальной системы или церкви, которая должна водворить царство истины среди людей. Всякое иное учение, вследствие одного уже отпадения от учения первоначального, далеко отталкивает от себя возвышенное обращение Спасителя: «Молю тебя, Отче, да будут они одно, как мы одно» [3] и не желает водворения царства божьего на земле. Но отсюда совсем еще не следует, что вы обязаны провозглашать во всеуслышание эту истину перед лицом земли: конечно, не таково ваше призвание. То самое начало, из которого эта истина исходит, обязывает вас, напротив, при вашем положении в свете, видеть в ней только внутренний светоч вашей веры – и ничего более. Я почитаю за счастье, что способствовал обращению ваших мыслей к религии, но я почувствовал бы себя очень несчастным, сударыня, если бы вместе с тем вызвал замешательство в вашем сознании, которое, со временем, не могло бы не охладить вашей веры.

Я вам, кажется, как-то сказал, что лучшее средство сохранить религиозное чувство – это придерживаться всех обычаев, предписанных церковью. Такое упражнение в покорности важнее, чем обыкновенно думают; и то, что его налагали на себя продуманно и сознательно величайшие умы, является настоящим служением Богу. Ничто так не укрепляет разум в его верованиях, как строгое выполнение всех относящихся к ним обязанностей. Впрочем, большинство обрядов христианской религии, проистекающее из высшего разума, является действенной силой для каждого, способного проникнуться выраженными в них истинами. Есть только одно исключение из этого правила, имеющего безусловный характер, – а именно, когда обретаешь в себе верования более высокого порядка, нежели те, которые исповедуют массы, верования, возносящие душу к тому самому источнику, из коего проистекают все убеждения, причем верования эти нисколько не противоречат народным, а, напротив, их подтверждает; в таком случае, но единственно в этом, позволительно пренебречь внешней обрядностью, чтобы свободнее посвятить себя более важным трудам. Но горе тому, кто принял бы иллюзии своего тщеславия или заблуждения своего разума за необычайное озарение, освобождающее от общего закона. А вы, сударыня, не всего ли лучше облечься в одежды смирения, столь приличные вашему полу? Поверьте, это лучше всего сможет успокоить смущение вашего духа и внести мир в ваше существование.

Да даже и с точки зрения светских взглядов, скажите, что может быть естественнее для женщины, развитый ум которой умеет находить прелесть в научных занятиях и серьезных размышлениях, чем сосредоточенная жизнь, посвященная главным образом религиозным помыслам и упражнениям? Вы говорите, что при чтении книг ничто так не действует на ваше воображение, как картины мирных и вдумчивых существований, которые подобно прекрасной сельской местности на закате дня вносят мир в душу и вырывают нас на мгновение из тягостной или бесцветной действительности. Но ведь это вовсе не фантастические картины: только от вас зависит осуществление одного из этих пленительных вымыслов. Вы имеете все необходимое для этого. Как видите, я вовсе не проповедую вам мораль слишком строгую: в ваших же вкусах, в самых приятных грезах вашего воображения я ищу то, что может внести мир в вашу душу.

В жизни есть обстоятельства, относящиеся не к физическому, а к духовному бытию; пренебрегать ими не следует; есть режим для души, как есть режим и для тела: надо уметь ему подчиниться. Я знаю, что это старая истина, но у нас она, кажется, имеет всю ценность новизны. Одна из самых прискорбных особенностей нашей своеобразной цивилизации состоит в том, что мы все еще открываем истины, ставшие избитыми в других странах и даже у народов, гораздо более нас отсталых. Дело в том, что мы никогда не шли вместе с другими народами, мы не принадлежим ни к одному из известных семейств человеческого рода, ни к Западу, ни к Востоку, и не имеем традиций ни того, ни другого. Мы стоим как бы вне времени, всемирное воспитание человеческого рода на нас не распространилось. Дивная связь человеческих идей в преемстве поколений и история человеческого духа, приведшие его во всем остальном мире к его современному состоянию, на нас не оказали никакого действия. Впрочем, то, что издавна составляет самую суть общества и жизни, для нас еще только теория и умозрение. И, к примеру сказать, вы, сударыня, столь счастливо одаренная для восприятия всего доброго и истинного на свете, вы, как бы созданная для испытания всех самых сладостных и чистых душевных наслаждений, чего вы, спрашивается, достигли при всех этих преимуществах? Вам все еще приходится разыскивать, чем бы наполнить даже не жизнь, а только текущий день. Впрочем, вы совсем лишены того, что создает необходимые рамки жизни, естественно вмещающие в себя повседневные события, а без них так же невозможно здоровое нравственное существование, как без свежего воздуха невозможно здоровое состояние физическое. Вы понимаете, дело пока еще не идет ни о нравственных принципах, ни о философских положениях, а просто о благоустроенной жизни, об этих привычках, об этих навыках сознания, которые придают уют уму и душе, непринужденность, размеренное движение.

Взгляните вокруг. Разве что-нибудь стоит прочно? Можно сказать, что весь мир в движении. Ни у кого нет определенной сферы деятельности, нет хороших привычек, ни для чего нет правил, нет даже и домашнего очага, ничего такого, что привязывает, что пробуждает ваши симпатии, вашу любовь; ничего устойчивого, ничего постоянного; все течет, все исчезает, не оставляя следов ни во-вне, ни в вас. В домах наших мы как будто определены на постой; в семьях мы имеем вид чужестранцев; в городах мы похожи на кочевников, мы хуже кочевников, пасущих стада в наших степях, ибо те более привязаны к своим пустыням, нежели мы к нашим городам. И не подумайте, что это пустяки. Бедные наши души! Не будем прибавлять к остальным нашим бедам еще и ложного представления о самих себе, не будем стремиться жить жизнью чисто духовной, научимся благоразумно жить в данной действительности. Но поговорим сначала еще немного о нашей стране, при этом мы не отклонимся от нашей темы. Без этого предисловия вы не сможете понять, что я хочу Вам сказать.

У всех народов есть период бурных волнений, страстного беспокойства, деятельности без обдуманных намерений. Люди в такое время скитаются по свету и дух их блуждает. Это пора великих побуждений, великих свершений, великих страстей у народов. Они тогда неистовствуют без ясного повода, но не без пользы для грядущих поколений. Все общества прошли через такие периоды, когда вырабатываются самые яркие воспоминания, свои чудеса, своя поэзия, свои самые сильные и плодотворные идеи. В этом и состоят необходимые общественные устои. Без этого они не сохранили бы в своей памяти ничего, что можно было бы полюбить, к чему пристраститься, они были бы привязаны лишь к праху земли своей. Эта увлекательная эпоха в истории народов, это их юность; это время, когда всего сильнее развиваются их дарования, и память о нем составляет отраду и поучение их зрелого возраста. Мы, напротив, не имели ничего подобного. Сначала дикое варварство, затем грубое суеверие, далее иноземное владычество, жестокое и унизительное, дух которого национальная власть впоследствии унаследовала, – вот печальная история нашей юности. Поры бьющей через край деятельности, кипучей игры нравственных сил народа – ничего подобного у нас не было. Эпоха нашей социальной жизни, соответствующая этому возрасту, была наполнена тусклым и мрачным существованием без силы, без энергии, одушевляемом только злодеяниями и смягчаемом только рабством. Никаких чарующих воспоминаний, никаких пленительных образов в памяти, никаких действенных наставлений в национальной традиции. Окиньте взором все прожитые века, все занятые нами пространства, и Вы не найдете ни одного приковывающего к себе воспоминания, ни одного почтенного памятника, который бы властно говорил о прошедшем и рисовал его живо и картинно. Мы живем лишь в самом ограниченном настоящем без прошедшего и без будущего, среди плоского застоя. И если мы иногда волнуемся, то не в ожидании или не с пожеланием какого-нибудь общего блага, а в ребяческом легкомыслии младенца, когда он тянется и протягивает руки к погремушке, которую ему показывает кормилица.

Настоящее развитие человеческого существа в обществе еще не началось для народа, пока жизнь не стала в нем более упорядоченной, более легкой, более приятной, чем в неопределенности первой поры. Пока общества еще колеблются без убеждений и без правил даже и в повседневных делах и жизнь еще совершенно не упорядочена, как можно ожидать созревания в них зачатков добра? Пока это все еще хаотическое брожение предметов нравственного мира, подобное тем переворотам в истории земли, которые предшествовали современному состоянию нашей планеты в ее теперешнем виде [4]. Мы до сих пор еще в таком положении.

Первые наши годы, протекшие в неподвижной дикости, не оставили никакого следа в нашем уме и нет в нас ничего лично нам присущего, на что могла бы опереться наша мысль; выделенные по странной воле судьбы из всеобщего движения человечества, не восприняли мы и традиционных идей человеческого рода. А между тем именно на них основана жизнь народов; именно из этих идей вытекает их будущее и происходит их нравственное развитие. Если мы хотим подобно другим цивилизованным народам иметь свое лицо, необходимо как-то вновь повторить у себя все воспитание человеческого рода. Для этого мы имеем историю народов и перед нами итоги движения веков. Без сомнения, эта задача трудна и одному человеку, пожалуй, не исчерпать столь обширного предмета; однако, прежде всего надо понять в чем дело, в чем заключается это воспитание человеческого рода и каково занимаемое нами в общем строе место.

Народы живут только сильными впечатлениями, сохранившимися в их умах от прошедших времен, и общением с другими народами. Этим путем каждая отдельная личность ощущает свою связь со всем человечеством.

В чем заключается жизнь человека, говорит Цицерон [5], если память о протекших временах не связывает настоящего с прошлым? Мы же, явившись на свет как незаконнорожденные дети, без наследства, без связи с людьми, предшественниками нашими на земле, не храним в сердцах ничего из поучений, оставленных еще до нашего появления. Необходимо, чтобы каждый из нас сам пытался связать порванную нить родства. То, что у других народов является просто привычкой, инстинктом, то нам приходится вбивать в свои головы ударом молота. Наши воспоминания не идут далее вчерашнего дня; мы как бы чужие для себя самих. Мы так удивительно шествуем во времени, что, по мере движения вперед, пережитое пропадает для нас безвозвратно. Это естественное последствие культуры, всецело заимствованной и подражательной. У нас совсем нет внутреннего развития, естественного прогресса; прежние идеи выметаются новыми, потому, что последние не происходят из первых, а появляются у нас неизвестно откуда. Мы воспринимаем только совершенно готовые идеи, поэтому те неизгладимые следы, которые отлагаются в умах последовательным развитием мысли и создают умственную силу, не бороздят наших сознаний. Мы растем, но не созреваем, мы подвигаемся вперед по кривой, т.е. по линии, не приводящей к цели. Мы подобны тем детям, которых не заставили самих рассуждать, так что, когда они вырастают, своего в них нет ничего; все их знание поверхностно, вся их душа вне их. Таковы же и мы.
Народы – существа нравственные, точно так, как и отдельные личности. Их воспитывают вена, как людей воспитывают годы. Про нас можно сказать, что мы составляем как бы исключение среди народов. Мы принадлежим к тем из них, которые как бы не входят составной частью в род человеческий, а существуют лишь для того, чтобы преподать великий урок миру. Конечно, не пройдет без следа и то наставление, которое нам суждено дать, но кто знает день, когда мы вновь обретем [6] себя среди человечества и сколько бед испытаем мы до свершения наших судеб?

[….]

Апокалипсис как избавление
(…в прозе — пророческий памфлет)

Пополам расколот лед.
Сонная машина,
Тусклый пешеход.
Лица стёрты…
Там, где молодость, — одна досада.
За рулем судьбы маячит человек,
Сам себя не знает, но эмоции он запрягает!
Так качается, плывет мир, словно льдина,
Что от берега ушла… в никуда.
По дорожкам жизни тычется прохожий,
Вдоль прилавков сонный продавец шагает.
Кто-то в полприщура электричкой управляет,
Кто-то, мОзги спрятав в стол, лекции читает,
Кто-то деньги в банках всё считает,
а реальность – тает…
Президент наш важно щеки раздувает,
Он свои слова в «граните отливает»,
Рекламную паузу собою заполняет.
Имиджмейкер по пиару с байкерами разъезжает;
Он пожары с самолета тушит
Под ногами истлевающей страны.
А народ наш спит, иль весело гуляет!
Матом жизнь он воспевает!
Ширпотребный формат золотым каноном процветает,
Но безвременная мудрость РПЦ диалектике нас наущает.
Штат чиновников, докушав голову страны,
Чемоданы собирает.
Куда ж нам плыть?!
Где стропила те, что поднимут к Небесам?
Плоскость с плоскостью сошлась – лязг…,
И третье измеренье раскололось.
Три кита: сила-власть,
Наука и прогресс – по сю сторону от Жизни оказались.
Таблетка науки вывернулась побочным эффектом,
Что сильней самой болезни стал.
Где торговец, где ученый,
Где державный властелин?!! – буль, буль, буль…
И про маскарад теней,
Что кружился на Земле,
во Вселенной все давно уже забыли.
Так технический прогресс
Геометрической прогрессией надгробия предстал.
А Вселенная дверь наглухо закрыла
За экспериментом – как за экскрементом – под названьем
«Человеческая раса».

Телу трансцендентная душа – себя нашла.
И самотождественная, через боль, законом Жизни стала,
Вечной музыкой восстала.

* * * *

Мир – угарный трактир, дымный шквал,
Зомбой скошенный рот и стеклянный взгляд, —
Чистым вихрем космическим смят!
Не садись человечище за колесницу,
Если править ей не умеешь,
Разнесет и тебя и твой дом-планету. –
Отдавать – ведь не брать!
Как в пыль астероидов превращен Фаэтон,
Эгоизмом тупым был разорван на части.

* * * *

Остывает пожар …
Нравственный Век
перламутровой Негой цветёт,
собирая Друзей на вересковый мед.

* * * *

Человечья глупость фатальна.
Язык её – хамство,
Она защищается, нападая,
Она не знает края,
И потому ей не за что зацепиться,
Падая вниз, в никуда.

Сегодня – за ноосферу летят птицы,
И расступаются облака.
Фиолетово-тонким лучом
Из разорванных туч
Новая Земля
Оправданьем Космосу мерцает…
Маята небытия исчезает…

Берегите ДУШУ, люди,
если жизнь не сберегли!

1.02.2011.
Наталья Шлемова
Москва
****

Духовная Любовь

Не стоит всё «замазывать» любовью!
Она – Суд Божий,
Правды приговор!
Разящий Меч,
И зёрен от плевел отбор!

Не компромисс,
Не жалость во спасение,
Не самоугождение,
Не двойственности попущение,
Но скальпель совести
И меморандум чести!
И труд самопознания – Любовь!

Путь к Ней – чрез крест Души.
Отдача Истине – Любовь.
И Лик Её суров,
Ментален, не сентиментален!
Но по-детски чист.

Духовная Любовь
Есть конституция Вселенной.
И преступить Её –
Нарушить Закон Жизни,
Дух Единства в Мироздании!

Трон Истины — Любовь!

Всё «слишком человеческое»
Не свойственно уж Ей!

10.06.11.

© Наталья Анатольевна Шлемова

https://www.facebook.com/shlemovana

http://olrs-glagol.ru/ — Видео со мной.

Персональный  сайт (копия  прежней страницы с Прозы.ру):

 http://urusvati.jimdo.com/

Скачать полный текст для прочтения:  olrs-glagol.ru/wp/wp-content