То званье, что Пушкин и Лермонтов,
Некрасов и Тютчев носили,
Живёт не старея, согретое
У самого сердца России.

А кто, к тому званью причисленный,
Не мерит их подвигом труд свой, —
Того ухищренья бессмысленны,
С чернилами вместе сотрутся.

Всегда правдолюбцы-воители,
Чьи в тучах изваяны лица,
В поэте сподвижника видели,
Глядящего вдаль прозорливца.

Под грозами века рождённые,
Не раз убеждались мы снова,
Что только судьбой подтверждённое
Крылатым становится слово.

С пути не вернётся назад оно,
Хоть крылья под ветром натрудит.
Везде, по полёту угадано,
В сердцах оно принято будет.

И детским покажутся лепетом
Пред ним виршеплётов усилья…
О званье, что Пушкин и Лермонтов,
Некрасов и Тютчев носили!

****

Глухо охают пушки во мраке….

Глухо охают пушки во мраке,
Тяжко стонет земля в забытьи.
В ожиданье сигнала атаки
Снова письма читаю твои.

Пусть огарок чадит, догорая,
Пусть землянка сырая тесна.
Эта ночь у переднего края
За пределами яви и сна.

Вдруг от строк твоих, милых и грустных,
Просветлеет вдали небосклон,
И опять я студент-первокурсник
И в тебя по-смешному влюблён.

В тёмный угол забившись с тетрадкой,
Сторонясь любопытных друзей,
Я стихи сочиняю украдкой
О ровеснице русой моей.

Я не вправе назвать твоё имя,
Но ровесница русая — ты,
Завладевшая снами моими,
Встав звездой у рассветной черты.

И в мечтах, по-ребячьи туманных,
Смутный сон наяву полюбя,
Я клянусь, как клянутся в романах,
Что готов умереть за тебя.

Знаю, ты улыбнёшься на это,
Скажешь просто: «Зачем умирать?»
Одиноко дождавшись рассвета,
Я заветную прячу тетрадь.

Как всё близко. А минуло ровно
Десять щедрых любви нашей лет…
Раздвигая накатника брёвна,
Бьёт в лицо ослепительный свет.

Глухо охают пушки во мраке,
Пролетают снаряды трубя.
Я сигнал различаю к атаке,
Я готов умереть за тебя.

****

Всё в материале ясно кустарю….

Всё в материале ясно кустарю,
Он знает, что начать с какого краю.
А я из плоти собственной творю,
Я сам себя, как материал, кромсаю.

О, сколько раз я кровью истекал,
Сгорал и восставал на пепелище,
Чтоб, выйдя из магических зеркал,
Двойник мой жил смелей меня и чище.

Меня друзья и близкие простят,
Идущие всю жизнь со мною рядом,
За то, что отвечал им невпопад,
Смотрел на них отсутствующим взглядом.

Я за терпенье их благодарю,
Но если надо — всё начну сначала.
Завидовать не стану кустарю,
Чтоб под конец душа не заскучала.

****

В саду

В саду всю ночь костры горят,
Там тёплый дым, пахуч и розов,
Укутал яблони до пят
От майских утренних морозов.

Садовник знает, как жесток
Весенний утренник бывает,
Что чуть раскрывшийся цветок
Своим дыханьем убивает.

Но, как бы ни был он суров,
Чтоб юный сад не знал увечий,
Довольно дыма от костров,
Тепла заботы человечьей.

И я недаром мудрость чту
Тех, кто сады хранит весною:
Нежней, чем яблоня в цвету,
Ты вновь встаёшь передо мною.

Глаза открытые ясны,
Всё добрый день им предвещает,
Но я-то знаю, что весны
Без заморозков не бывает!

Чтоб страшный сон, мечты губя,
Вдруг не подкрался к изголовью,
Как тёплым облаком, тебя
Я окружу моей любовью.

Николай Рыленков