Варя пришла в приподнятом настроении на занятия по вокалу в предвкушении, что сегодня будет разучивать «Ave Maria» Каччини. Педагог дородная Клавдия Ильинична предложила новую распевку. Она, аккомпанируя себе на пианино, несколько раз пропела  протяжно, то повышая, то понижая сочным, хорошо поставленным голосом:
— У-уу-у-тренний  ту-уy-ма-аан…
И вдруг Варе вспомнилось далекое детство. Ей лет пять или шесть. Большая, просторная комната в Вадковском переулке. Она сидит на корточках на крышке рояля рядом с высокой комнатной пальмой, в руках крутит маленькую  плюшевую мартышку. Мордочка у мартышки потешная, она всегда улыбается Варе, в отличие от куклы Китси, которая часто бывает грустная и даже злая.

Варя смотрит на бабушку, которую она зовет мама. Бабушка Лёля — самая красивая на свете, но она сейчас  плачет. Глаза её смотрят с невыразимой мукой. Её нежная,  будто изломанная рука, тянется к стакану с водой, другой она нервно теребит скомканный носовой платочек. Рядом, нависая над ней как гора,  возвышается дед Степан — большой, багровый, лысый, страшный. Он гневно кричит на бабушку: «Лёля, отвечай, как его фамилия?  Варя, как его фамилия?». Лёля рыдает. Варя сидит на рояле, прячется под пальмой, затем высовывается и, гримасничая, выставляет руку с мартышкой, и тоненько пищит:
— Обезьянкин, Обезьянкин —  его фамилия!
Варя как попугай повторяет эту шутку и не может остановиться. От этого дед багровеет ещё сильнее,  большие голубые глаза превратились в тёмные щёлочки.
Почему любимый Варин дед, вдруг превратился в чудище?
Это дед выпытывает у бабушки фамилию её сердечного друга.

А дело было так. Родители Вари были очень молоды. Они работали, учились, развлекались. Варя жила с бабушкой и дедушкой, а мама с папой жили  недалеко за Миусским кладбищем на Надеждинской улице (её сейчас нет) в старом, деревянном, полуразвалившемся доме в восьмиметровой комнате с протекающим потолком. В общей кухне стояло двенадцать керосинок и висело двенадцать рукомойников, уборная была во дворе. Конечно, бабушка с дедушкой не могли допустить, чтобы их внучка росла в таких условиях. Когда Варе исполнился месяц, обвалился потолок, малышка чудом осталась жива. Родители  приходили только в выходной. Папа пел и играл на рояле, а мама крутилась перед зеркалом в красивом платье. Иногда они брали Варю гулять и закармливали её сладостями и мороженным. С ними было очень весело, но они часто ссорились. Варя звала бабушку мама-большая, а маму – мама маленькая. С бабушкой Варе спокойно, она уверенна, что та любит только её. Однажды Варя слышала, как  бабушка шепотом сетовала деду:
—  Вот, прибегут, обкормят Вареньку чем-нибудь или простудят, и исчезнут на недели, пока деньги не кончатся, а мне лечить. Всё порхают, забывая, что у них ребёнок.
Варя знала, что бабушка любила поворчать, но обожала своего  сыночка Вариного папу. Варя не обижалась, что родители  убегают в свою взрослую жизнь и им не до неё. Она была совершенно счастлива с бабушкой Лёлечкой.

Варя в основном жила с бабушкой вдвоем. —  Дед часто и подолгу по три-четыре месяца уезжал в командировки. Варя с бабушкой скучали, но не унывали. Они часто ходили на Миусское кладбище, где похоронен бабушкин отец Алексей Васильевич Соколов.
На кладбище Варе очень нравилось. Тишина, как в лесу, птички поют. Бабушка молится у могилки, а Варя играет с мартышкой или  мечтает, сидя на скамеечке.
Рядом с могилой прадедушки, как клумба в цветах, могилка молодой женщины. Её часто посещал очень красивый, статный, полковник. Звали его дядя Коля. Они с бабушкой с ним подружились. После кладбища  они втроём часто ходили гулять в детский парк Дзержинского. Дядя Коля ласково держал Варю за руку, и она чувствовала, что он  добрый, и любит и её, и бабушку. Он, полковник, вдовец без памяти влюбился в кроткую и нежную красавицу Лёлечку.
Дядя Коля с бабушкой  решили пожениться и, конечно, Варю взять к себе. Когда месяцами не появлялись ни родители, ни дед, — то бабушка, наверное, считала, что они с  маленькой Варенькой никому не нужны…
Варя припомнила один  очень теплый сентябрьский денёк на даче.
Варя с бабушкой  жили в уютном маленьком сарайчике, поделенном на три части: в центре кухонька с плиткой, а по бокам две комнатки: для бабушки с дедушкой, и для Вари с родителями. К сарайчику пристроена маленькая терраска, вся увитая плющом, там семья обычно обедала за большим столом.

День был настолько солнечный и теплый, что бабушка выставила на солнышко перед крыльцом  детскую алюминиевую ванную, нагрела на керосинке в ведре воду. Маленькая Варя сидит в ванночке и блаженствовует. Бабушка её намыливает, трёт мочалкой, и подливает теплую водичку из ковшика. Искрящиеся мельчайшие капли  воды нимбом мерцает над  девочкой. Звенит птичьими голосами  высоченное синее-синее небо, на огороде, как большие зелёные  мячи, на грядках кочаны капусты, на клумбах цветут пышные темно-бордовые георгины, и ярко-розовые гладиолусы, вдоль  забора тянутся вверх заросли золотого шара.  По нагретой  дорожке, важно ступая толстыми лапами, идёт по своим делам хитрющий кот Барсик. Милая бабушка, ей тогда было пятьдесят, в цветном сарафане с неизменной брошкой, причесанная, бровки и губки подведены, ласково смотрит на внучку  бесконечно добрыми серо-карими глазами. Слышно кудахтанье кур у соседки Дуни, лай собак. В золотистом воздухе проносятся две большие, изумрудно-синие, стрекозы. Потом бабушка приносит большую китайскую  розовую махровую простыню, и, нежно завернув Варю в неё, берёт на руки, и садится на скамеечку. Бабушка вытирает внучке волосы, напевая  слова и мелодию  «хора девушек» из оперы Верстовского «Аскольдова могила»: «Ах, подруженьки, как грустно…» —  звенит голос бабушки нежно, чисто и совсем не жалобно, а даже весело. И Варенька подпевает во время проигрыша тоненько: « Та-та-та-та-та-а-та…»
Потом бабушка приносит блюдечко с поздней малиной и чашку с молоком.
Какой неповторимый был вкус сладкой, нагретой солнцем, сочной темной, крупной ягоды, как вкус далекого невозвратного райского  детства.
Через много лет бабушка рассказывала Варе, что оказывается, это было самое трудное лето. —  Дед был с начала июня в экспедиции за Уралом, родители Вари сын и невестка, уехали на юг к морю. Деньги кончились, и продукты были на исходе.

Заканчивался сентябрь. Казалось все о них забыли, и никто не приезжал…. Бабушка очень страдала от неизвестности  и одиночества. Варенька же была её единственной заботой и усладой.
Дед скоро приехал. Он навёз подарков и жене и любимой внучке, но вскоре опять отправился в экспедицию на Урал деньги зарабатывать, чтобы на даче рядом с сарайчиком  поставить деревянный  сруб.  Вернулся он только в конце апреля.
И вот тогда и случился тот скандал, когда бабушка сообщила деду о своем решении уйти от деда и забрать Варю.
Варя очень хотела жить с бабушкой с дядей Колей Тумановым. Он ей дарил игрушки  и пел бравую  песню:  « Как ныне сбирается Вещий Олег отмстить неразумным хазарам… Так громче музыка играй победу! ….»
И  вот эту его фамилию —  Туманов  Варя и не должна была выдать. Это важная взрослая  тайна, и она не выдала её, как дед не допытывался.
Ударили старинные часы. Закатное солнце озаряло золотым светом всё в комнате: тюль на окнах, мраморный рукомойник с зеркалом, поблескивающее на раковине лезвие  опасной бритвы,  буфет с цветными стеклышками, старую потемневшую картину « Лесная тропинка»,  пузатый чайник на круглом столе, придвинутого вплотную к  выемке рояля, белую дверь, ведущую в общий коридор  их коммунальной квартиры. Глаза у Вари слипаются, ей уже пора спать, она сняла байковое платьице и сидит, на рояле в трусиках и в маячке,  прижимая к себе любимую игрушку —  плюшевую мартышку с зажатым обручем в лапках. Варя  уже не радуется, что знает тайну. Она устала от скандала и  мечтает, чтобы  бабушка перестала плакать  и уложила  поскорее её в постель, накрыла одеяльцем и перекрестила на ночь.
Больше дед Степан в командировки не ездил.
Больше дядю Колю Туманова Варя никогда не видела.

Варя, бабушка и дед стали жить опять счастливо втроем, и родители забегали к ним по воскресеньям.
Бабушка и дед прожили вместе ёще 30 лет до его смерти.
Вот какие воспоминания пробудила у взрослой Вари слова  вокальной распевки: «У-у-уу-тренний  ту-у-ма-ан».
Любые воспоминания о  детстве можно озаглавить «Утренний туман». Наверное, это прекрасно, что в детстве всё кажется необыкновенно загадочным, туманным и думаешь, что когда вырастишь, то туман рассеется, и увидишь, что жизнь ещё прекрасней, чем в детстве. Ведь, казалось, что у взрослых столько возможностей, — они такие большие, красивые и умные. Но удивительно, когда Варя подросла, она увидела, что почему- то они почти все несчастны.

Только у бабушки, у деда, и у другого дедушки Кости были счастливые светящиеся лица. Да, у некоторых старых людей  яркие, уверенные, светящиеся добром и участием глаза, откровенные, дружелюбные лица.
Вот бабушка родилась в 1905 году в  семье дворянина. Он был инженером, имел собственный дом на Тихвинской улице, большую семью, четверо детей. Лёля старшая. Училась в  гимназии… Потом революция, голодовка, НЭП, война, эвакуация, возвращение в Москву в занятую квартиру…
Чем можно объяснить внешнюю красоту, лучистый взгляд и в старости? —  Только  благородством души.  Может быть, у некоторых в старости тело дряхлеет, а душа светлеет, возвышается?
После того, как  бабушка Лёля воспитала всех детей и внуков,  она пошла работать санитаркой в роддом. —  Ухаживать за людьми, помогать больным, вот в этом радость её.  — Радость отдачи себя страдающим, страждущим людям. В больнице пациентки, а особенно роженицы Лёлечку обожали:  даже называли в честь неё новорожденных девочек. Правда, она рассказывала, что некоторые вредные  медсёстры  травили её и сплетничали, но все врачи ценили и уважали. «Когда дежурит Елена Алексеевна, — мы спокойны»  — говорили они  про неё.

Варя с братом тогда не могли понять, зачем идти работать за копейки, в таких тяжелых условиях?
Ответ —  милосердие! Ныне забытое,  почти неодушевленное для нас слово.
Вот подумала Варя слово «нас»  и стало стыдно, за то, что так обобщает:  «Это не у каких-то  « у них», а у меня самой —  у Вари не развито  чувство милосердия»

Годы проходят. Утренний туман рассеивается, и оказывается, что прекрасное будущее прячется за ещё более плотным туманом, пробиться сквозь который становится всё труднее и труднее.  Но  напрасно сожалеть о годах бессмысленной «борьбы за справедливость» и об упущенных возможностях проявления собственного милосердия. Остаются хорошие воспоминания. Добрые, милые лица…

— Варя, Варя, — вдруг громко звучит сочный  голос  Клавдии Ильиничны:
— Ещё раз и на октаву выше, не зажимайся, распеваемся:
— У-утренний тума-а-ан…

Татьяна Медиевская