Вступление: о месте Кавказа в русской литературе

В биографии Пушкина, достаточно тщательно изученной, его кавказская поездка (начало марта — ноябрь) 1829 года, включая путешествие на временно занятую русскими войсками Восточную Анатолию, по Военно-Грузинской дороге через Тифлис и Гимры (Гюмри) в Карс и далее в Эрзерум[1] – занимает особое место. Не в последнюю очередь это связано со значением Кавказа в русской литературе того времени, с многовековой историей русско-кавказского культурного взаимодействия[2]. В целом, ни одна из присоединённых к Российской империи территорий (Крым, Бессарабия, Польша, Туркестан…) не получает в творчестве русских литераторов внимания, сопоставимого с тем, которое уделялось Кавказу. Чем это можно объяснить? В XIX веке русская литература берёт на себя многие функции, литературам других стран не свойственные. В силу того, что Русская Православная церковь была лишена патриарха, в какой-то степени именно литература во многом формирует религиозно-мистические образы, необходимые, в том числе, для консолидации огромной империи, объяснения целей и смыслов её существования. Обращение к истории и культуре христианских стран Кавказа – Грузии и Армении – в определённой мере помогает восстановить утерянные в результате реформ Петра I связи с древнерусской и византийской культурой. В «Путешествии в Эрзерум» Грузия и Армения соотносятся с Иудеей и Палестиной, библейские ассоциации часто встречаются в тексте, начиная от Потопа и заканчивая отдельными символами врана и голубицы[3]. Упоминается гора Арарат – место, куда причалил Ноев Ковчег (за неё ошибочно принимается гора Арагац) и т.д.

Кроме того, в статье «Военная Грузинская дорога» поэт ставит вопрос о православном просвещении и проповеди Евангелия, очевидно, имея представление о богатой истории христианского паломничества в крае: «Кавказ ожидает христианских миссионеров. Но легче для нашей лености в замену слова живого выливать мёртвые буквы и посылать немые книги людям, не знающим грамоты. Кто из вас, муж веры и смирения, уподобится святым старцам, скитающимся по пустыням Африки, Азии, Америки без обуви, в рубищах, часто без крова, без пищи – но оживлённым тёплым усердием и смиренномудрием?»[4] Интересно, что некоторые сюжеты, связанные с христианским прошлым Кавказа, становятся доступными только сейчас.

И поныне в посвящённой поэту литературе имеет хождение множество разнообразных версий относительно истинных целей «Путешествия в Арзрум», которые конечно, не исчерпывались мотивами паломничества к древним святыням Кавказа. В ряде работ упоминается о непростых личных обстоятельствах в жизни поэта или о том, что Пушкин собирался бежать за границу в Турцию или просто набраться кавказских впечатлений, чтобы затем воплотить все в своем творчестве. И действительно, оставленное лично поэтом и его ближайшим окружением эпистолярное наследие, воспоминания дают основание для многих таких предположений. Но следует принять во внимание и некоторые иные обстоятельства, не позволяющие считать поездку Пушкина неким спонтанным мероприятием, продиктованным исключительно стремлением набраться новых впечатлений.

Внешнеполитический контекст поездки

Можно предположить, что Пушкин долго и тщательно готовился к поездке на Кавказ, изучая историю края, знакомясь с разными аспектами его жизни. Ещё в лицейские годы Пушкин познакомился и сблизился с рядом представителей армяно-грузинской колонии в Петербурге[5]. Затем знакомство продолжилось, в Кишинёве и Крыму, причём имело вполне прикладной характер. Например, Сергей Порохов обращает внимание на сохранившееся произведение Пушкина «Замечание о донских и черноморских казаках». В своем письме брату Льву 24 сентября 1820 года Пушкин обмолвился: «Когда-нибудь прочту тебе мои замечания на черноморских казаков – теперь тебе не скажу об них ни слова». Возникают вопросы: для кого замечания были написаны, кому предназначались, где могут находиться? [6]

В Феодосии «Пушкин жил в доме Семена Михайловича Броневского, который в 1802–1804 гг. занимал должность правителя канцелярии главнокомандующего на Кавказе Павла Цицианова, В 1823 г. Броневский выпустил исследование по истории и географии Кавказского края под названием “Новейшия географическия и историческия сведения о Кавказе”. Пушкин, конечно, много беседовал с ним о Кавказе и, быть может, даже ознакомился с его рукописями. По крайней мере, очерк быта черкесов в “Кавказском пленнике” во многих отношениях напоминает описание этого народа в книге Броневского»[7].

Весной 1828 года, после завершения русско-персидской войны, в Петербург приехал А. С. Грибоедов с текстом Туркменчайского договора. Грибоедов, являвшийся автором опередивших своё время проектов по экономическому развитию Закавказья[8], делился своими впечатлениями с друзьями, многие из которых были также друзьями Пушкина. Увлечённый широкими планами переустройства только что присоединённого обширного края, для Пушкина Грибоедов был неоценимым источником сведений, собеседником, хорошо представлявшим историю и современное положение народов Кавказа.

Во внешней политике занявшего в 1825 году российский престол императора Николая I проблема возможного распада Османской империи и его последствий приобретала немаловажное значение. В правительствах России, Англии, Франции и Австрии рассматривались различные проекты передела территорий этого государства. Так возник «восточный вопрос», который не ограничивался только лишь завоевательными устремлениями великих держав. Важной составной его частью была и открывшаяся возможность создания новых государственных образований. В 1827 году Россия совместно с Англией и Францией поддерживает греческих повстанцев, выступивших против турецкого господства. К берегам Греции направляется эскадра, уничтожившая османский флот в Наваринской бухте, после чего турецкий султан Махмуд IV призвал к «священной войне» против России. Османы закрыли для русских судов проливы Босфор и Дарданеллы и нарушив таким образом Аккерманскую конвенцию 1826 года, регулирующую русско-турецкие отношения[9]. В ответ Николай I 14 апреля 1828 года объявил Турции войну, развернувшуюся на двух театрах военных действий – Балканском и Кавказском.

На Балканах Россия стремилась создать дружественные независимые православные государства, свободные от поползновений соседних более крупных держав (не только Турции, но и, к примеру, Австрии). При этом важным вопросом оставался контроль над Черноморскими проливами и будущим устройством как балканских (западных), так и восточных территорий Османской империи со смешанным в этническом и конфессиональном отношении населением. Как следует из документов, подготовленных в тот российскими дипломатами и военными, «кавказский христианский элемент» реально был не в состоянии взять под свой контроль восточные территории Турции. В этой связи специальный комитет по вопросам управления Закавказским крем предлагал, к примеру, переселить на персидскую и турецкую границу 80 тысяч малороссийских казаков с семьями для того, чтобы создать защитный пояс из поселений военнообязанных христиан. Однако Паскевич предложил императору иной план, предполагавший опору на местный национальный элемент[10].

Поэтому российские власти решили обратить внимание не только на христиан, но и на проживающих в регионе курдов. Данный вопрос особенно обострился тогда, когда 25-тысячный корпус генерала Паскевича в 1828 году занял турецкие крепости Карс, Ардаган, Ахалкалаки, Ахалцих, Баязет[11] и прилегающие районы, в том числе – со значительным курдским населением. Летом 1829 года должен был начаться Эрзрумский поход. В стратегический план главнокомандующего отдельным кавказским корпусом Паскевича входило завоевание черноморских портов Трапезунда и Самсуна. Именно сюда и стремился попасть великий русский поэт[12].

Путешественник, солдат, исследователь: малоизвестные эпизоды поездки

Пушкину, не участвовавшему по молодости лет в баталиях 1812 года, посчастливилось принять живое участие в новых победах русского оружия, определивших будущее целого края. По дороге на Кавказ поэт вёл записи, при том, что относительно подробный отчет о поездке в действующую русскую армию появился лишь спустя почти шесть лет, после публикации «Путешествия в Арзрум во время похода 1829 года» (на возможных причинах этого мы остановимся позже). До 1835 года публиковались только «записки», которые можно считать реакцией на те или иные домыслы современников. К примеру, 22 марта 1830 года в газете «Северная пчела» была опубликована статья Фаддея Булгарина. «Итак надежды наши исчезли. Мы думали, что автор Руслана и Людмилы устремился за Кавказ, чтоб напитаться высокими чувствами поэзии, обогатиться новыми впечатлениями и в сладких песнях передать потомству великие подвиги русских современных героев. Мы думали, что великие события на Востоке, удивившие мир и стяжавшие России уважение всех просвещенных народов, возбудят гений наших поэтов, и мы ошиблись. Лиры знаменитые остались безмолвными, и в пустыне нашей поэзии появился опять Онегин, бледный, слабый… сердцу больно, когда взглянешь на эту бесцветную картину»[13]. Пушкин ответил на это всего лишь публикацией в шестом номере «Литературной газеты» за 1830 год «Извлечений из путевых записок» (отрывок «Военная Грузинская дорога»). Однако материал был написан наскоро, содержа, наряду с важным соображениями, также некоторые исторические и географические неточности.

Существует не имеющая документального подтверждения версия о том, что главнокомандующий на Кавказе граф Иван Паскевич предлагал Пушкину описать турецкую кампанию 1828-1829 годов. Но достоверно известно только то, что главным поводом к написанию «Путешествия в Арзрум» стали обстоятельства иного свойства. В 1834 году в Париже была издана книга французского дипломатического агента на Востоке Виктора Фонтанье «Путешествия на Восток, предпринятые по повелению французского правительства с 1821 по 1829 гг.: Азиатская Турция». В числе прочих нападок на русскую армию автор называет Пушкина в числе лиц, составлявших окружение Паскевича. Французский дипломатический агент сознательно принижал военное значение побед русских над турецкой армией. Паскевич подвергался в Европе резкой критике, связанной отнюдь не только с подавлением им польского восстания 1831 года. Было известно, что на северо-западном Кавказе осуществляется его проект по прокладке по побережью Черного моря линии сухопутного сообщения от Анапы до границы с Турцией. Это укрепило бы позиции России на присоединённых территориях, что вызывало открытое недовольство Парижа и Лондона. В предисловии к «Путешествию в Арзрум» Пушкин ответил на выпад французского автора: «Недавно попалась мне в руки книга, напечатанная в Париже в прошлом 1834 году… Приехать на войну с тем, чтобы воспевать будущие подвиги, было бы для меня с одной стороны слишком самолюбиво, а с другой слишком непристойно. Я не вмешиваюсь в военные суждения… Это не мое дело. Может быть, смелый переход через Саган-Лу, движение, коим граф Паскевич отрезал сераскира от Осман-паши, поражение двух неприятельских корпусов в течение одних суток, быстрый поход к Арзруму, все это, увенчанное полным успехом, может быть и чрезвычайно достойно посмеяния в глазах военных людей (каковы, например, г. купеческий консул Фонтанье, автор путешествия на Восток), но я устыдился бы писать сатиры на прославленного полководца, ласково принявшего меня под сень своего шатра и находившего время посреди своих великих забот оказывать мне лестное внимание»[14].

Между тем, о личном участии Пушкина в военных действиях имеются свидетельства в официальной «Истории военных действий в Азиатской Турции в 1828 и 1829 годах» генерала Ушакова и в «Записках» М. Пущина. Имеется и собственноручный рисунок Пушкина в альбоме Е. Ушаковой, где он изображён на коне, с пикой, в круглой шапке и бурке[15]. 14 июня он участвовал в перестрелке с турецкой кавалерией, 19 и 20 июня – в преследовании отступавшего противника, 22 и 23 июня — в походе к крепости Гассан-кале, а 27 июня – в самом взятии Арзрума. Преследуя турок, поэт не раз отрывался от войск и лишь случайно уберёгся от пуль и ранений[16].

Юрий Тынянов, один из самых добросовестных исследователей этого периода жизни Пушкина, обратил внимание на одну важную деталь: говоря о войне 1828-1829 годов, поэт пытается (как мы видели выше – Прим. авт.) описывать события с позиций стилистического «нейтралитета», складывающегося в итоге в авторскую фигуру сугубо «штатского» и непонимающего наблюдателя[17]. В то же время, как мы видим, Пушкин является не только сторонним наблюдателем, но и непосредственным участником боевых действий. Не менее интересна его роль как исследователя народов края, оказавшихся в орбите русского влияния не только в первой трети XIX века, но и значительно позже. При издании «Путешествия в Арзрум» в 1835 году к нему в качестве приложения была добавлена аналитическая справка о курдах-езидах (этноконфессиональная группа курдов, ранее проживавшая на территории современной Турции, а в настоящее время – в Сирии, Ираке, странах СНГ). Этот документ сохранился только в писарской копии, но у издателей не было сомнения, что её автором является именно Пушкин. В справке подробно описываются обычаи, традиции, верования, особенностях психологии курдов-езидов, говорится о них как о союзниках в борьбе России за Кавказ[18].

Имеется соответствующий фрагмент и в самом «Путешествии…»: «В палатке генерала Раевского собирались беки мусульманских полков; и беседа наша шла через переводчика. В войске нашем находились и народы закавказских наших областей и жители земель недавно завоеванных. Между ими с любопытством смотрел я на язидов, слывущих на Востоке дьяволопоклонниками. Около 300 семейств обитают у подошвы Арарата. Они признали владычество русского государя. Начальник их, высокий, уродливый мужчина в красном плаще и черной шапке, приходил иногда с поклоном к генералу Раевскому, начальнику всей конницы. Я старался узнать от язида правду о их вероисповедании. На мои вопросы отвечал он, что молва будто бы язиды поклоняются сатане, есть пустая баснь; что они веруют в единого бога; что по их закону проклинать дьявола, правда, почитается неприличным и неблагородным, ибо он теперь несчастлив, но со временем может быть прощен, ибо нельзя положить пределов милосердию Аллаха. Это объяснение меня успокоило. Я очень рад был за язидов, что они сатане не поклоняются: и заблуждения их показались мне уже гораздо простительнее»[19].

Историк Юрий Дружников отмечает, что реальная причина, которая привела поэта на Кавказ, долгое время обходилась как дореволюционной, так и советской пушкинистикой. Однако она была ясна главе Третьего Отделения Бенкендорфу и самому императору Николаю Первому. 30 июня 1829 года император отправил депешу Паскевичу: остановить войска «в связи с международными трудностями». «…Я предполагаю, – писал царь, – что Трапезонт не уйдет из рук ваших…» От Эрзрума до побережья Черного моря оставалось всего 200 верст – три дня военного перехода. Война заканчивалась на пике успехов под давлением западных держав[20], а разработанные геополитические проекты откладывались «до лучших времен»[21].

Заключение

— в этой эпиграмме Пушкина имеется в виду Адрианопольский мирный договор 2 сентября 1829 года. Россия закрепляла за собой устье Дуная и восточное побережье Черного моря. Княжества Молдавия и Валахия (нынешняя Румыния), а также Сербия получали автономию, гарантом которой становилась Россия. Широкую автономию получала также Греция. К России переходила большая часть восточного побережья Черного моря, включая города Анапа, Суджук-кале, Сухум и дельта Дуная. Османская империя признавала российское верховенство над Грузией и некоторыми районами современной Армении[22]. Результатом волны взаимных переселений части христианского и мусульманского населения сопредельных регионов стало существенное изменение их этноконфессионального состава.

Адрианопольский мир положил начало некоторому улучшению российско-турецких отношений. Так, русскому посланнику в Константинополе А.П. Бутеневу была дана ясное определение основной идеи русской политики на Востоке: «император желает сохранения Турции»[23]. Несколькими годами позже Петербург активно поддержал Стамбул в ходе «египетского кризиса» (что вовсе не гарантировало две страны от новых осложнений и войн). Таким образом, внешнеполитический фон 1830-х годов в целом не способствовал активному освещению событий русско-турецкой военной кампании на Кавказе, непосредственным участником которой был Александр Сергеевич Пушкин.

Тем не менее, многие сюжеты, связанные с путешествием великого русского поэта на Кавказ и в Турцию, в полной мере востребованы и сегодня (разумеется, применительно к новым условиям, требующим, однако, тщательного изучения прошлого). Это и не вполне дружественные российско-турецкие отношения, и вопрос черноморских проливов, и исторические судьбы народов Кавказа и Передней Азии (в частности, «курдский вопрос»). Это придаёт историческим исследованиям данного периода жизни и творчества Пушкина дополнительную актуальность.

Андрей Арешев

__________________________________________________________________________________

(13 votes, average: 2,23 out of 5)

 Loading ...