Рецензенты:
Главный научный сотрудник Института философии РАН,
доктор философских наук, профессор Виктор Васильевич Бычков.
Главный научный сотрудник Института Мировой литературы РАН,
доктор филологических наук, профессор Юрий Борисович Борев.

В монографии рассматривается философский аспект поэтического творчества великого Поэта 20 века Марины Ивановны Цветаевой. Книга предназначена для всех, интересующихся Поэзией М.И. Цветаевой, метафизическими истоками её творчества, своеобразием поэтической гармонии, проблемой трансцендентного, являющейся смысловым ядром эстетики Цветаевой. Разрабатываемое автором направление в философии — эстетика трансцендентного.

© Шлемова  Н.А., кандидат философских наук, август  2007. Москва.

(Публикуется с сокращениями)

Предисловие

Данная работа, относящаяся к жанру научной прозы,  писалась автором в два захода в 1992 и в 1996 годах и предназначалась им для защиты филологической диссертации, которая в силу рутинно-бюрократических  причин в 90-ые годы в атмосфере догматизма  и консерватизма  постсоветской науки защищена быть не могла. В дальнейшем автор вообще отказался от подобной идеи. Но всё же на суд читателя решил предоставить свою рукопись и в той редакции, в которой она была написана более одиннадцати лет назад, дабы сохранить верность  прожитому моменту. Необходимо сказать, что философско-эстетический анализ поэтического творчества  Марины Ивановны Цветаевой проводился автором в парадигме космической, этико-эстетической философии Живой Этики, эстетический дискурс которой представляет собой по сути метаэстетику нового цикла и необходимые основания для исследования эстетики трансцендентного, в русле которой находится и поэтическая эстетика М.И. Цветаевой. Мной намеренно не вводится в текст исследования поэтический материал М.И. Цветаевой в изобилии, дабы не создавать невольно своей установки у читателя для прочтения текстов поэта. Но наша задача – совпасть с волей М.И. Цветаевой, проявив максимальную аутентичность в интерпретации.
Автор выражает надежду, что его скромное исследование подарит читателю новый, неожиданный взгляд на необычное творчество великого Поэта Серебряного века.

Моей маме, Тамаре Ивановне Мезенцевой,
с любовью и благодарностью за помощь в создании
данной книги посвящается

Содержание

Введение.
Глава 1. Весть Марины Цветаевой
1.1. Поэтика “становления” в творчестве Марины Цветаевой: от “сжатия” к антиномии
1.2. “Поэма Воздуха”.  Опыт интерпретации.
1.3. “Гармония полярности” как основной тип гармонии в цветаевской  поэтике.
Глава 2.  Заэмпирическая сущность искусства.
Заключение.
Примечания.
Приложение. Шлемова Н.А. Лирическая модель мира как реализация художественной системы М.Цветаевой в «Поэме Горы» и «Поэме Конца»

Введение

Теория, мысль эволюционны только тогда, когда имеют импульс свой в жизненном порыве, переплавлены через напряженные энергии микрокосмоса сердца и уявлены в развивающихся, новых жизненных формах. Уявление их в теплоте, солнечности жизненной формы дает право о них сказать, что мысль творит, движет миром.

Мысль — это структура мироздания. Мысль – сам Свет. Мыслью очищается пространство вокруг нас. Мысль есть клише плотных форм в Тонком Мире.
Что есть творчество – как не стояние в границе между действительностью и Майей, преодоление притяжения последней в сторону действительно сущего.
Мир реален, но наше восприятие его есть Майя. Так вот творчество — как «достоверное явление Духа» — есть снятие в акте творческого катарсиса иллюзий внешней жизни в сущностном восприятии явлений мира как Единого Целого. Одним словом, творчество есть пробуждение знания духа, уявление его в форме, преодолевающей возмущения и затемнения временных оболочек личности. Творчество есть преодоление конечной жизни, упорядочение хаоса.
Потому неписаный закон творчества, его внутренний механизм — отстранение, забвение очевидности, сон, грёза, художнический экстаз, выход за пределы персонального «эго», отрешение от видимо-текучего — т.е. трансцендирование за границы эмпирического опыта. Творчество — это градация перехода от личностного к сверхличному. Творческая мысль — категория пространственная, вневременная.
«Творчество — это сотрудничество с высшими силами. Поэт если много — секретарь» (М. Цветаева).
Истое творчество есть подвижничество, ибо суть узаконенная победа над личностным началом в себе. («Личность ваша должна умереть прежде, чем  в вас заговорит Душа», — посвятительный алгоритм Духовного Пути.) Высокое творчество есть путь отрешения от самого себя. Отказ от себя. «Цель творчества — самоотдача, а не шумиха, не успех» (Б. Пастернак).
Итак, Творчество есть трансмутация и трансформация Космопространственной Мысли, пропущенной через призму сознания
приемника, гранулированной в нём и уявленной в форму художественного творения. Что есть ответственность художника — это осознание выполняемой им пространственной работы — несение миссии фокуса Света — выйти за пределы которой, — стать смертным. Ибо творчество — как восприятие в формах человеческого сознания Космопространственной Мысли — есть накопление элементов бессмертия в высшей Триаде Человека.
Творчество есть путь узкий и кратчайший, путь верхний. (Цветаевский «Разговор с Гением»: «Петь не могу — это воспой!».)
Творчество есть пространственное служение. «…глаголом жги сердца людей» — искусство несет функцию разуплотнения материи сердца, подготовки его для восприятия высших вибраций.
«Новое Знание придет через искусство и науку», — свидетельствует Живая Этика.
Таким образом, художественное творчество постольку самоадекватно и самодостоверно и равно самому себе, поскольку оно проявляется как космология — проекция космического в земном.
Феноменолого-диалектическая эстетика М. Цветаевой этимологическими корнями уходит в мифологическую традицию образа поэта как персонифицированного образа сверхъестественного видения, обожествленной памяти коллектива. Поэт знает Вселенную в пространстве и во времени (ср. с «Поэмой Воздуха»), умеет назвать Ее, создает мир, подобно демиургу, но через «единственно осмысленную стихию — слово» (М. Цветаева), в поэтическом, текстовом воплощении. Поэт — пророк, он ведает всё, что было, есть и будет. Сверхзрение поэта часто есть причина его слепоты в видимой (внешней, условной, конечной) реальности. («Поработить видимое для служения незримому — вот жизнь поэта.  …И какого напряжения внешнего зрения нужно, чтобы незримое перевести на видимое (Весь творческий процесс!). …Зная незримое, не знает видимого, а видимое ему неустанно нужно для символов» (1, С. 40)). Осмыслением и преображением стихии в слове он творит мироздание и Космос в целом — он воплощает. Память о прошлом связывает поэта с нижним миром, смертью, иррациональным началом. Поэт воспринимает ответ богов (Ответ М. Цветаевой  –  «до-ответ»). Поэт есть мост, вечно живая связь между небесной и земной историей человечества. Поэт — «взрыв»
земной ограниченной реальности и выход в полноту все-Реальности.
Исходя из изначального представления о предназначении поэта, в методологическую основу работы можно положить следующие принципы: «ложность исследуемого материала есть истина, изложенная в форме незыблемой, однозначной смысловой конечности, не оставляющей мысли ни одного шанса на другой вариант восприятия, переосмысления и последующего развития» (2, С. 154). Итак, первый принцип  –  преодоление искуса однозначности.
Второй принцип — поскольку главная особенность цветаевского мира — безмерность (а называть стихию дело неблагодарное: чем больше расчленения, тем меньше стихии, «ее можно взять только голой душой») (М. Цветаева)), то мы будем пытаться направлять работу по пути действия универсальных законов Космоса (согласно космической мере), таких как: «Вас много, но вы едины», «Взаимозависимости, взаимопроникаемости, пересекаемости всего со всем», «Безусловного соподчинения множества Единому», «Как вверху, так и внизу», «Сохраняя, развивай», «Объединяя, совершенствуй», «Уходя, остаться». Ибо в отличие от просто-человека (частицы Космического Разума), пленённого пространственно-временными границами Земли –  периферией Бытия,  —  у которого не развиты данные ему чувства второго ряда (сверхвосприятие), поэт является функциональной единицей Космического Разума, трансляционной, энергоинформационной точкой Луча контакта. Поэт – это явление Космоса.
Ни одна наука, ни одно явление искусства и культуры не существуют сами по себе, все они взаимодействуют согласно одному из законов Космоса — закону «Взаимозависимости, взаимопроникаемости, пересекаемости». «Любое научное открытие, гипотеза — это индивидуальные преломления в сознании какой-либо личности одного из законов Космоса» (2, С. 76).
Третий принцип — творческий синтез теории и интуиции, порождающий  динамическую  художественно-аналитическую  картину: интуитивно-диалогическая позиция к творчеству автора:  общение с   автором.  «Всякий    подход — отход.  …Вскрыть сущность нельзя, подходя со стороны. Сущность вскрывается только сущностью, изнутри — внутрь, — не исследование, а проникновение. Взаимопроникновение» (1, С. 350). То есть, в определенном смысле, герменевтический метод интерпретации поэтического текста, ориентированный на имманентное понимание оного, принципиально открытое в интерпретации, граничащей с эзотеризмом. Итак, герменевтическое «воссоздание смысла», неотделимое от самопонимания интерпретатора. Вход в герменевтический круг, циклизирующийся на трех уровнях: семантическом (психоанализ), рефлексивном, экзистенциальном.
Согласно феноменологической редукции Э. Гуссерля, которая является основным методологическим принципом нашего анализа, а в частности трансцензуса как сущности редукции: выход за пределы данного  — «иррациональное в рациональном». Как часть не может отразить в себе всё  целое, так слово не может выразить всю целиком мысль, ибо мысль — это явление уже не только физического, но и Тонкого Мира; мысль “переливается” за пределы формы и реализуется в сфере интенций стиха: ноосфере стиха, охваченном и измененном чистой мыслью формальном (материальном) выражении стиха. Таким образом, ноосфера стиха — это надплотный мир его структуры — длящаяся вверх жизнь его эйдосов (чистых мыслеобразов), над-текстовое состояние стиха, метасемантическое его существование, которое доминирует во всем творчестве Цветаевой и может быть объектом самостоятельного исследования. Как точно замечено И. Бродским: «…у М. Цветаевой в плане «чистой мысли» в стихотворении происходит больше событий, чем в чисто-стиховом плане» (3, С. 179).
Поэзия есть тождество образа и первообраза, а именно реализация потенции вещей и явлений в сфере чистых смыслов путем дематериализации внешних (случайных) элементов формы и логизирования (формализации) ее эйдетических структур.
В этой самотождественности поэзии самой себе: как неделимости сути и  формы,  в  метафизическом  соответствии  выражения  сущности  —
заключается тайна поэтической гармонии как сила ее воздействия на сознание. [….]

****

Глава 1

Весть Марины Цветаевой

“Быть поэтом – значит позволить,   чтобы за словами прозвучало Пра-слово”.  
                                (Г. Гауптман)           

  “О вещах  недоказуемых…”.    “Выходы – из зримости”.
                           (М. Цветаева)

“Бытие,  доступное  пониманию, есть язык…”.
(Г.-Г. Гадамер)

ПОЭТИКА СТАНОВЛЕНИЯ В ТВОРЧЕСТВЕ МАРИНЫ ЦВЕТАЕВОЙ: ОТ “СЖАТИЯ” К АНТИНОМИИ (20-30-ЫЕ ГОДЫ).

Два абсолютных проводника Вести в начале ХХ века, художники, обладающие сверхличностным знанием – А. Блок, М. Цветаева. Источник первого – видение, цвет, ритмо-цвет. Источник второго – внутренняя речь, речь-взгляд (“Слуховых верховий час: когда в уши нам мир – как в очи”), видение слухом, “слуховым зрачком”.

Оба – “жрецы” визионерского первопереживания – могучего предчувствия… . Для обоих самые естественные отношения – отношения  магические (экстатические).  “Искусство – привнесение иного, открытое возвещение об ином, откровение иного” (М. Хайдеггер). Надземное – основная черта мироощущения Цветаевой, надземное как “изъятие разрыва – выведение его наружу” (М. Хайдеггер). Причина имманентной музыкальности цветаевского стиха  (экстремальной ритмичности) как напряжённо осознающей себя связи микро- и макрокосмоса. Лирика Цветаевой 20-х годов покоится на иррациональной форме слова, высвечивая реальность звуковой природы, выдвигая на первый план осмысленность звука, выражающего духовную сущность. В письме к Борису Пастернаку Цветаева писала следующее: “Звук … больше слова, и шум (пустой) больше звука, — потому что в нём  в с ё  ”(11, с.383).

   Казалось, что путь от рационального к иррациональному (припоминанию, прозрению, провидению, экстазу) в русской поэзии был кончен на  Александре Блоке, но он был подхвачен и пройден дальше Блока Мариной Цветаевой.  Несомненно, сквозь лирику 20-х  и отчасти 30-х годов и почти все поэмы Цветаевой: и “трансцендентные”, и лирико-психологические, и “фольклорные” проходит мысль, что “свобода духа человеческого – начало самобытное, не сводимое ни к Божественной свободе, ни к Божественной необходимости, начало иррациональное и необъяснимое” (12, с.29). Иррациональное начало есть начало движения материи и начало свободы. Понятие свободы является определяющим для драматического динамизма Цветаевой, свободы как пребывания в подлинной реальности.
Трагизм в творчестве поэта  (обусловивший драматическую структуру поэм  и  большей части лирики с преобладающей диалогической позицией) вырастал из напряжённого противостояния самосознания и историчности, из сознания исхода, конца, исторического завершения, “чувства грядущего”, в котором избывается история. “Историческое” и есть мера духовной активности поэта, внедрение его духовного “я” в первоосновы бытия. И потому предание – имманентный факт творчества Цветаевой. Отсюда экстремальная действенность цветаевского слова, которое суть развёртывание прообраза.
Итак, духовно-поэтический поиск Марины Цветаевой – от рационального к иррациональному, но подчинённый логике Логоса, уставу первооснов (“Книгу древностей не вотще листав…”).
Уже с начала 20-х годов поэтическая речь Цветаевой – исконный русский язык, вобравший в себя всю историю языка, переборовший поэтику стиля раннего творчества, язык, равный самоё себя поэта. Начало “все-языка”, на котором говорит земля, первоосновы жизни, “слово-становление Мира” (Хайдеггер), воздымаемое и разверзаемое в себе мелодией Целого. “Знай, что чудо Недр – под полой, живое чадо. Песнь! С этим первенцем, что пуще Всех первенцев и всех Рахилей…” (“С другими – в розовые груды…”. “Провода”).

Лирическая структура Цветаевой закрепляет не итог переживания, а процесс его зарождения и развития, что обусловлено субъективной авторской диалектикой – “переходностью” духовного уклада поэта. Совершившееся у Цветаевой только совершается (“Двое”, “Эвридика – Орфею”, “Деревья”, “Облака”, “Расщелина”, “Сахара”, “Рельсы”, “Брат”, “Час Души”, “Остров” и др.).
Ядро цветаевской “переходности” – двуначалие мужественного и женственного. Мужественного – личностного, дисциплинирующего, укрощающего, начала становления и восхождения, и женственного – бесконечного растворения, не завершения, не утоления, подчинения стихии, нисхождения.

Помни закон:
Здесь не владей!
Чтобы потом –
В Граде Друзей:

В этом пустом,
В этом крутом
Небе мужском —
Сплошь золотом-

В мире, где реки вспять,
На берегу – реки,
В мнимую руку взять
Мнимость другой руки…

Лёгонькой искры хруст,
Взрыв – и ответный взрыв.
(Недостоверность рук
Рукопожатьем скрыв!)

О этот дружный всплеск
Плоских как меч одежд –
В небе мужских божеств,
В небе мужских торжеств!

Так, между отрочеств:
Между равенств,
В свежих широтах
Зорь, в загараньях

Игр – на сухом ветру
Здравствуй, бесстрастье душ!
В небе тарпейских круч,
В небе спартанских дружб!

…………..

Читать полный текст монографии….