«Шарп» неохотно замолчал и через некоторое время важно пропиликал 19-00.  Город быстро погружался во тьму.  Застучали «жерадоры».  Заработал кондиционер, и захрюкали два холодильника на кухне и в кладовке.  «Шарп» недоумённо потрещал и, вдруг,  заорал с удвоенной силой, сменив энергию батареек на свою родную, из розетки.  Жизнь продолжалась.  Завибрировала и весело заматерилась входная дверь.  Это пришёл Джими. 

 

Джими был единственным лётчиком  Бенгельского авиационного полка, вооружение которого состояло из одного боевого самолёта МИГ-21 и двух учебных спарок, которые уже давно не летали, а служили  на земле для обучения курсантов.  Два раза в неделю он, в течение двух часов,  облетал на своём боевом самолёте территорию провинции Бенгела.  Это называлось боевым дежурством.

 

Остальное рабочее время Джими посвящал обучению курсантов тактике воздушного боя.  Что интересно, сам он в воздушных боях никогда не участвовал, но считал себя крупным специалистом в этом вопросе, так как окончил авиационное училище на Кубе.  Инструкторами в училище были советские военные специалисты, поэтому, наряду с испанским, он с грехом пополам говорил и на русском.  Отсутствие нужного словарного запаса он восполнял отборным матом, который считал необходимым магическим атрибутом русского языка, неким ритуалом, без которого обычные слововыражения не могли оказать нужного воздействия.  Причём, он  так витиевато и лихо закручивал свою матерную фразу, что ему мог бы позавидовать сам Гиляровский.  В основном, свои эпические фразы он произносил при встрече с русскими, видимо интуитивно стараясь,  расположить к себе потенциального собеседника.  В дальнейшем общение проходило уже в нормальном русле, т.е. разговор шёл  частично на русском, частично на португальском, в меру обоюдных возможностей.  Дверь снова завибрировала.  Я открыл. «Здравствуй Юрий!» — весело прокричал Джими. Дальше следовала непереводимая тирада, ни к селу, ни к городу.  Когда он увидел, что его магия произвела нужный эффект, то сразу же перешёл в нормальный режим.
— Устал, как чёрт! Выпить есть?
— Привет Джими! Заходи. Что тебе? Пиво или виски?
— На первое пиво, очень жарко, — ответил он, усаживаясь за придиванный столик.

 

Я принёс пару бутылок пива и бутылку виски.  На столике у меня лежал разобранный транзисторный приёмник, который я должен был починить по просьбе одной болгарской учительницы. Она,  вместе со своей дочерью, проживала в этом же доме, на 9-м этаже. На последнем 10-м этаже находилась телевизионная студия  провинции Бенгела, которую, как важный стратегический объект, охраняли солдаты ангольского спецназа.   Заодно они охраняли и нас, иностранных специалистов, или, как их здесь называли, кооперантов, которые, на время контракта, проживали в этом же доме со 2-го по 9-й этажи включительно.  Это был какой-то конгломерат стран и национальностей!  Все мы исполняли свой «интернациональный долг», т.е.  оказывали народной республике техническую, медицинскую и, конечно, военную помощь.  Я тут же со всеми перезнакомился, и, в связи с моей интернациональной коммуникабельностью, меня сразу  же стали приглашать на все праздники, или «фешты»,  как они здесь назывались.  Мой шеф, которого приглашали только на официальные консульские встречи,  грустно качал головой и говорил, что, наверное, мы с ним долго не проработаем.  С чьей-то лёгкой руки (подозреваю, что это был мой шеф), обо мне пошла слава, будто я классный специалист по ремонту бытовой техники, и, время  от времени,  все мои знакомые подкидывали  мне всякие «штучки», в том числе магнитофоны и радиоприёмники, не то, чтобы отремонтировать, но, чтобы так, посмотреть!  Так было и на этот раз.  Албена, по дороге к себе наверх, занесла мне свой, неожиданно замолкший приёмник и попросила посмотреть, что с ним.  Отказать было неудобно. Не хотелось терять реноме.  Поломки, как правило, были незначительные: перегорел предохранитель, отскочила пайка, отошёл контакт, и т.д.  Если же поломка была мне не по зубам, то я обращался за помощью к кубинским радистам, с которыми был в большой дружбе.  Они или чинили вещицу, или сообщали причину поломки, о чём я глубокомысленно извещал своих клиентов.  В данном случае поломка оказалась незначительной. Оторвался контактный провод.  На глазах у Джими я разогрел паяльник, припаял провод и собрал приёмник, который тут же благодарно отозвался  какой-то известной португальской мелодией.   Джими, улыбаясь во весь рот, тут же подхватил её и даже сделал несколько «па» по комнате с воображаемой подругой.

 

Пока я занимался с приёмником, он уже успел выпить пару бутылок пива.  Его чёрные глаза блестели. Ему было всего 20 лет. Его  довольно правильные черты лица, украшали пухлые губы. Своей светло-коричневой кожей он скорее походил на мулата.  Рост его составлял где-то 165-168 см.  Кость была тонкая, но выглядел  он пропорционально и физически крепко.  Как и большинство его соплеменников,  он был удивительно пластичен.
Я разлил по бокалам виски и положил на столик блюдце со льдом.  Мелодия закончилась, и Джими тут же подсел к столику.
Нас познакомил два дня назад мой хороший приятель  болгарин Эму, который жил прямо надо мной, на третьем этаже. Тогда они ввалились ко мне сразу после работы.  Джими был в форме лейтенанта ВВС.
«Знакомься, Юрий!»  — прямо с порога  патетически воскликнул Эму, положив одну руку на Джимины плечи, а вторую вскинув, не то в нацистском приветствии, не то в ленинском напутствии.  « Это самый лучший лётчик в Анголе! Он только позавчера прилетел в Бенгелу, и мы уже два дня гудим. Я его давно хорошо знаю!»
При этом он органично свалился мне на плечи и зашептал в ухо:  «Всё окей! Я сказал ему, что ты хороший парень и, вообще, светлая голова! Кстати, — сказал Эму, уже в пространство, но больше для своего спутника — Джими прекрасно говорит по-русски, правда Джими?»
Тот  казалось, только этого и ждал. Улыбаясь во весь рот,  и бережно поддерживая Эму  за талию, он выдал такую соловьиную матерную трель, что я поспешил втащить их обоих в прихожую и захлопнуть дверь.  Ясно, что они уже успели где-то взять на грудь.
— Юрий! У тебя есть что-нибудь выпить? Мы с Джими целый день ничего не кушали, — грустно произнёс Эму.  И Джими тут же весело подтвердил:  «Да-да, это правда!»
Через две минуты мы уже стали закадычными приятелями, а ещё через 15 минут уже спорили с ним до хрипоты по различным вопросам мировой политики.  Несмотря на наш тарабарский язык, мы все хорошо понимали друг друга, тем более что Эму, прилично владевший португальским, помогал нам обоим уяснить тёмные языковые моменты.  Кроме того, он выполнял и роль арбитра.
«Брэк» — говорил он на очередном пике нашей тарабарщины – «Брэк! По углам! У меня уже от вас голова болит. Давайте лучше выпьем!»
Мы покорно соглашались, и некоторое время мирно беседовали о том, о сём, пока не натыкались на тему (которую, зачастую, сам Эму нам и подкидывал), где наши мнения расходились.
В этот раз Джими пришёл в штатском, но настрой у него был боевой. Он почему-то стал расспрашивать меня о революции и о войне;  спросил, видел ли я Маркса, Энгельса и Ленина. Эму в этот раз с нами не было, поэтому мы не сразу понимали друг друга.  Когда я, в очередной раз, объяснил ему, что классики марксизма уже давно перешли в мир иной, он недоверчиво покачал головой.  По его мнению,  все они до сих пор живут в Советском Союзе и работают на благо мировой революции. Мы,  было,  заспорили, но в дверь опять постучали.  Появилась  Албена с дочкой. Дочке было лет 18. Красивая,  высокая, стройная девушка. По-русски она совсем не говорила.  Позже Албена рассказала мне, что с 5-и до 16-и лет, Весела, так звали «дочурку», жила с отцом во Франции, где в школе русский язык не преподавали.  Я пригласил их войти и предложил виски и кофе. Остановились на кофе. Пока они знакомились с Джими, я отправился на кухню, а когда появился с кофе и печеньем, Весела и Джими уже во всю танцевали блюз, а Албена с материнским умилением  прошептала мне:
« Юрий! Посмотри,  какая прекрасная пара!»

 
Это притом, что Джими упирался своим носом в пупок Веселы, а она сложила свои руки и подбородок на его голову. Но танцевали они действительно красиво.  Пока я завидовал Джими, Албена поманила меня рукой в прихожую. Она немного говорила по-русски.  Я сказал ей, что приёмник готов и его можно забирать, но она махнула рукой и сказала, что заберёт его позже, так как сейчас у них есть более важное дело. Посмотрев по сторонам, она прижала палец к губам и, как мне показалось, таинственно прошептала: «Юрий! Ты нам сейчас так нужен! Ты нужен нам, как мужчина!»
Я опешил. Некоторое время она что-то мне объясняла, то на португальском, то на русском и в результате запутала меня окончательно. Когда ей стало ясно, что я уже ничего не понимаю, она позвала дочку и потянула меня на лестничную клетку. Тут я смекнул, что извращённым семейным сексом здесь и не пахнет, гикнул обескураженному Джими, чтобы он меня подождал, и стал подниматься наверх, вслед за прекрасными дамами.  В голове был полный абзац!  Если я правильно понял, у них есть какой-то мешок (наверно с крупой). И они боятся, что кто-то эту крупу у них ворует. И они просят меня поймать вора!  Кто же это может быть?  Может быть,  охрана подворовывает, пока они на работе?  У меня был в запасе короткоствольный израильский автомат УЗИ, который мне оставил по наследству мой, уже уехавший, приятель. Я предложил  Албене взять его с собой, припугнуть грабителя, но она махнула рукой и сказала, что так обойдёмся. Делать было нечего. Я медленно поднимался, лихорадочно вспоминая все известные мне приёмы джиу-джитсу и карате.  Мы вошли в квартиру. Они галантно показывали мне дорогу и  ещё издали стали кивать на кладовку, где, как и у меня, у них стоял мощный холодильник «Филипс».   Как только я вошёл в кладовку, дверь захлопнулась. И сколько я ни дёргал её, она не открывалась!     Я запаниковал!   И сразу же вспомнил, как сотрудник госбезопасности инструктировал меня перед отъездом в Анголу:  «Знай, что все иностранные разведки будут охотиться за тобой всё время, пока ты будешь находиться за границей! Алкоголь, женщины и деньги – вот на что они ловят наших людей!»  Бляха муха!  Мне сразу же представилось, как я, измождённый от голода, умирающий в этой закрытой кладовке, попадаю в лапы торжествующего агента ЦРУ. Теперь понятно, почему мне не дали взять с собой УЗИ.  Так нет же вам!  Все свои 75 килограмм я бросил на закрытую дверь, и она, как и всё здание в целом,  жалобно застонала.
«Юрий, Юрий! Тебя мешок укусил?»  — запричитали вдруг за дверью, потом она отворилась и две женщины с испугом стали ощупывать меня, ища какие-то мифические укусы!
— Какой мешок? О чём вы говорите?
— Да не мешок, а мышок, там в рефрижераторе.
Дверь опять захлопнулась.  Что-то стало проясняться. Я огляделся. Повсюду стояли ящики с консервами и продуктами. Да! Здесь голодной смертью не помрёшь! От закрытой двери к холодильнику вела узкая полоска рисовой крупы.  Всё вставало на свои места. Я осторожно, на пол сантиметра, приоткрыл холодильник и заглянул в него сверху. В самом низу тыкалась носом в узкую щель громадная крыса.  Я быстро прикрыл холодильник. Вот тебе и мышок!

 
Со времени службы в армии, я панически боялся крыс. Тогда меня закрыли в маленьком мясном цехе наедине с крысой, и когда я вооружённый шваброй попытался прижать её в углу, она бросилась мне в лицо. Дверь держали пять человек, но мы вылетели оттуда вместе с крысой в мгновенье ока.
Но как же крыса попала в холодильник?  Тут до меня дошло всё, о чём там внизу тараторила мне Албена! Узнав, что у них поселилась незваная гостья, они, рассыпав дорожкой рисовую крупу, заманили «мышка» в холодильник и захлопнули дверцу. Теперь дело было за «киллером».  Решение пришло мгновенно!  В течение одной секунды я открыл и, с силой, захлопнул холодильник. Раздался душераздирающий писк.  Всё было кончено!  Из открытого снова  холодильника выпала крыса с размозженной головой. Иохо-эхи!  Дверь кладовки отворилась, и благодарные женщины поочерёдно облобызали героя. Крысу я тут же сдал охране, которая сделала из неё жаркое и даже приглашала меня на ужин, но я благородно отказался.
Вся эта катавасия заняла минут 20, не больше. Но когда я вернулся в свой номер, там уже назревали серьёзные события. Войдя в гостиную, я увидел, что народу прибавилось.  Было сильно накурено. Посередине стоял мой кубинский приятель Жоржи.  Левой рукой он держал Джими за ухо, а правой рукой тыкал ему в нос свой парабеллум.  Слева от него стоял Эму в позе проповедника-мормона и что-то говорил ему на болгарском, а справа, бухгалтер кубинской миссии Корвальо, который доходил Жоржи до пояса, но был в два раза толще, методично бил его по спине маленькой диванной подушкой, тараторя при этом по-испански.  Придиванный столик был уставлен бутылками виски и тарелками с едой.  Я молча подошёл к Жоржи, вывернул из его руки парабеллум и спрятал себе в карман.  Потом сел за столик и налил себе виски.  Думаю, я его заслужил.  Жоржи, лишившись оружия, стал растерянно бродить по комнате, затем сел за большой стол и закурил.  Джими обиженно уселся рядом со мной, время от времени однообразно повторяя:
— Малуку, э малуку, — что в переводе означало сумасшедший.
Эму и Корвальо, лишившись объекта назидания, обнялись как родные братья и, удерживая друг друга от падения, говорили что-то друг другу один на болгарском, другой на испанском.  Самым трезвым из них выглядел Джими.   Когда же они успели?  Наверно,  уже пришли датые!  А бутылки, наверняка, принёс Жоржи, больше некому. Не зря же он был главным кубинским интендантом!  Надо было что-то делать. За Джими и Эму я не волновался. Они могли и у меня переночевать. А вот кубинцы! Все они жили в отдельном доме, у них была своя охрана и своя служба безопасности.  Если кто-то вовремя не являлся, объявлялась общая тревога. А общая тревога у кубинцев означала общую военную тревогу. Надо было подключать Мигеля. Он был начальником службы безопасности и хорошим приятелем  Жоржи, поэтому я не опасался фискальных последствий.  Эму и Корвалью уже спали, сидя на маленьком диванчике, причём Корвалью жутко храпел короткими очередями так, что  тело Эму  конвульсивно ему в такт сотрясалось, словно пробиваемое невидимыми пулями .  Жоржи мирно спал,  сидя за столом,   положив буйную голову на сильные, жилистые руки. Я ободряюще похлопал Джими по плечу,  хлебнул виски и спустился вниз, в помещение охраны, позвонить   Мигелю.  Он приехал через 10 минут на своём  штатном микроавтобусе в сопровождении двух дюжих парней, по виду индейцев. Мне они были незнакомы.

 
« Ну, что тут у вас?» — весело на португальском  спросил Мигель, после взаимного приветствия и, не ожидая ответа, стал,  как грушу,  бесцеремонно трясти Корвальо. Тот мгновенно перестал храпеть и встал по стойке смирно, молча,  хлопая глазами, как фотозатвором. Эму,  продолжая спать, плавно сполз на освободившееся место.
-«Пропитое тело на землю сползло, товарищ впервые оставил седло!» — неожиданно, на чисто русском,  перефразировал Светлова Мигель и тут же обратился к Корвальо уже на испанском:
— Идти можешь?
— Всегда! — бодро, по-солдатски, отчеканил Корвалью.
— Марш в машину!
Я уже был немного навеселе, поэтому мне показалось, что Корвальо почти строевым печатным шагом молча прошёл между двумя, стоявшими по обе стороны двери, невозмутимыми бойцами, даже, по моему, лихо козырнул им, и вышел. Мигель тем временем подошёл к Жоржи и потряс его. Тот не реагировал.
«Несите» — коротко приказал своей охране Мигель, а сам сел за столик напротив Джими.
Один из охранников бережно положил Жоржи на своё плечо и понёс его задницей вперёд  к выходу.  Второй, в роли почётного караула, шёл впереди. Вот он, вынос героя!  Внутри  у меня что-то щёлкнуло и, почему-то,  вдруг заиграл марш  «Прощание Славянки»!  Торжественность момента нарушил Эму, который «восстал ото сна» и, обращаясь к Мигелю, со словами: « Жоржи, мне больше не наливай! Ни грамма!» — налил себе в чей-то стакан виски, выпил и, покачиваясь, вышел из комнаты. Где-то  в глубине квартиры взвизгнул и обиженно  заскрипел пружинный матрас.
— Ну что, Юрий. Угощать-то будешь? — на русском обратился ко мне Мигель.
— Да не вопрос! Хорошим гостям всегда рады!
— Где они успели так надраться?
— Не знаю, когда я пришёл, они уже были в хлам.
— А, ну да, ты же оказывал интернациональную помощь нашим болгарским подругам!
— Откуда ты всё знаешь? Я ещё никому и слова не успел сказать!
— Да об этом уже весь город знает. Тебе даже подарок приготовили!
— Какой подарок?
— Завтра узнаешь, — сказал Мигель, загадочно улыбаясь. И тут же серьёзно добавил:
-Ты пойми, за нами, а особенно за Вами,- акцентировал он моё внимание поднятым вверх пальцем, – наблюдают тысячи глаз. Мы все на виду. Городишка маленький, все друг друга знают. Жизнь скучная, у большинства рождение, работа и похороны, вот и все развлечения, а у многих и работы нет. Еле сводят концы с концами. А в стране перманентная война. Нет уверенности в завтрашнем дне. И говорить им об этом не хочется!  А у нас здесь другой мир, у нас-то здесь, с их точки  зрения,  как раз и есть уверенный завтрашний день! Вот они и тянутся сюда, обсуждают нашу жизнь, одни с надеждой и симпатией, другие с надеждой и недоверием, а третьи с завистью и ненавистью.

 
Я воспользовался наступившей паузой и налил всем в стаканы виски. Лёд в блюдечке давно растаял, и в талой воде дружно плавали размякшие бычки Жоржи.
— Хорошо излагаешь Мигель, как по писанному! – похвалил я  его — где ты научился так хорошо говорить по-русски?
— Это долгая песня!
Он нахмурился. Чувствовалось, он не доволен тем, что ему не дали высказать свою мысль до конца. Я поспешил продолжить разговор:
— Ну ладно, вот ты говоришь лучшая жизнь!  А что это за лучшая жизнь? Денег за работу я здесь не получаю, они идут прямиком в «Союз», половина государству, половина мне на книжку. Здесь я только получаю продовольственную карточку, которую мне отоваривают раз в месяц. А продукты на карточке в основном фуба (кукурузная мука) да пальмовое масло! Есть невозможно! Только менять на кондонге (местный рынок)  или фазенде на овощи и фрукты. А на поездки по кондонгам и частным фазендам наше высокое начальство смотрит косо. Ну а с тех пор, как унитовцы подорвали в порту Луанды наш советский сухогруз,  который худо-бедно привозил нам кое-какие продукты по контракту «СовИспано», есть вообще стало нечего».
Я сделал паузу и хлебнул виски. Мои собеседники сделали тоже самое.  На столе, помимо бутылок виски и пива, стояли вперемешку тарелки  с жареной рыбой и зайчатиной, а также хлеб, ветчина  в банках,  печенье и конфеты. Мигель коротко хохотнул и, театрально закатив глаза, провёл дрожащей, скрюченной  рукой поверх столика.
— Вновь костлявая рука голода!..
Джими рассмеялся и захлопал в ладоши.
— Если бы я сидел и ждал у моря погоды, — перебил я  Мигеля, — то эта костлявая рука точно взяла бы кое-кого за одно место!

 
Рыбой меня снабжал знакомый капитан нашего рыболовецкого судна, который по контракту ловил рыбу  у  побережья Анголы и раз в квартал отдыхал от качки у меня на квартире. Ветчину, печение и конфеты я получил на местном рынке в обмен на одеколон и носки (местный  дефицит),  которые мне, по моей просьбе, привёз из «Союза» всё тот же знакомый капитан. Зайцев мы с Жоржи добывали вечером после работы по возможности и необходимости. Происходило это так. В пригороде Бенгелы, около местной тюрьмы, на пустыре в ночное время собиралось огромное количество зайцев. Уж не знаю, чем их так привлекала эта тюрьма, может они были в прошлой жизни отпетыми рецидивистами, а может, наоборот, тюремщиками по призванию, но, скорее всего их привлекали отходы пищи, которые ленивые охранники сбрасывали иногда прямо с тюремных стен.
В городе с 22-00 был введён комендантский час. В течение каждого месяца город и окрестности патрулировали ангольские военные. Выходить можно было только по пропускам. У меня, как и у всех советских кооперантов, такой пропуск имелся. У всех кубинцев тоже. Тем не менее,  мы старались без острой необходимости не появляться на улицах города, а тем более в его окрестностях,  в тёмное время суток. Мало ли что могло померещиться  патрульным!  Как говаривал незабвенный Ходжа Насреддин, поди,  потом  разберись, кто лучше знал богословие!  Фишка состояла в том, что раз в месяц, по графику, город и окрестности патрулировали кубинские военные. Уже задолго до назначенного времени, город вымирал. Никто не хотел рисковать. Кубинские патрули обычно не церемонились. Для  Жоржи наступал  звёздный час. Всю ночь нам можно было хоть на голове ходить!  И мы ходили. В течение дня  Жоржи передавал мне или по телефону, или через посыльного место и время встречи.  Я тем же Макаром сообщал об этом Эму, который обычно сопровождал нас в таком  мероприятии. В полной темноте мы выезжали на пустырь, и я включал дальний свет. Зайцы не могли выбраться из светового конуса и сидели, как завороженные. Жоржи и Эму с мешками осторожно обходили их. Выбрав момент, Жоржи бил зайца ногой, как по футбольному мячу, а Эму подбирал ошеломлённого длинноухого и прятал в мешок. Обо всём этом Мигель,  конечно, хорошо  знал  и сам не раз лакомился нашей вкуснятиной.
— И потом, — продолжил я разговор – мы тут все постоянно рискуем жизнью. Одна малярия чего стоит! Я вот совсем недавно приехал, а уже три раза болел. И ведь не угадаешь, как в русской рулетке: если церебральную форму схватишь – верная смерть, если простую — недели две проваляешься. Это в том случае, если ваши медики вовремя помогут. Наши-то её лечить не умеют. А УНИТА эта, холера её возьми, так и норовит какую-нибудь пакость устроить.

 
Джими, до этого молчавший, услыхав хорошо знакомое слово,  с ходу вступил в разговор.
— Да, да холера! — произнёс он на русском, но дальше перешёл на португальский, —  здесь в предместье позавчера одиннадцать человек умерли! У меня приятель там живёт, так он говорит, хоронить до сих пор не разрешают. Просто складывают в сторонке, да анализы каждый день берут! Мне сразу стало не по себе. Я вдруг вспомнил, что Джими сел за стол,  не помыв руки.
— Слушай пилот, — с досадой перебил его Мигель, — ты не паникуй, завтра их похоронят, просто медики  должны выяснить источники заражения. Кстати у тебя завтра дежурный полёт, а ты тут вместо того, чтобы готовиться, покойниками нас пугаешь!
Джими ошеломлённо замолчал. Информация о графике дежурных полётов была секретной и её утечка грозила неприятностями.
— Да какой там полёт, обычные учебные занятия, — пробормотал он и сконфуженно затих.
В комнате повисла неловкая пауза. Я снова наполнил бокалы и предложил тост за всё хорошее. Все молча опорожнили посуду.
— Юрий, мне идти уже поздно, можно здесь заночевать? – Попросил Джими.
— Пожалуйста, места хватит. Иди в комнату к Эму, там есть ещё одна кровать.
— Если хочешь,  могу подбросить тебя до отеля, — предложил Мигель, — за мной скоро машина придёт.
— Нет, спасибо, я лучше здесь! —  Он попрощался и вышел.
— Обиделся, — сказал Рауль, — безответственный народ эти анголане! Нет у них чувства ответственности, живут одним днём!  Их ещё воспитывать и воспитывать!
— И кто же возьмёт на себя сию благородную миссию? – Спросил я с некоторой долей сарказма, уже предполагая его ответ.
— Ну,  как кто; более продвинутый, более дисциплинированный народ.
—  Ага! То-бишь вы – кубаши?
— Не кубаши, а кубанос. И удивляться тут нечему. Всё идёт в рамках естественного эволюционного процесса. Просто на данном этапе развития мы находимся на более высоком уровне, чем они.
— Что ж вы Джими-то не воспитали?  Восемь лет у себя воспитывали! – Ехидно подбоднул я Мигеля.
Он замолчал, как-то странно посмотрел на меня, потом поднялся, осторожно закрыл дверь и вернулся на место. Не спеша, закурил, словно собираясь с мыслями и, по-видимому, собравшись, продолжил, но уже не так громко.
— Его-то мы как раз воспитали! У него сейчас есть хорошее образование, приличная  профессия. А вот менталитет народа изменить, на это не годы – столетия нужны!  Я немало поездил по Анголе, в разных местах бывал.  Тут одних народностей более ста. И у каждой свой язык. И одна другую не понимает. Есть даже племена, которые,  как птицы,  свистом переговариваются,  другого языка у них нет. Одни имеют определённую сельскохозяйственную культуру, а другие перебиваются охотой, собирательством и каннибализмом.
Я вытаращил глаза.

 
— Ну,  это ты брат перегнул! Какой каннибализм? На дворе 20-й век!
— Да, да каннибализм. И это не только проблема тех отсталых племён, это сейчас проблема страны, проблема армии.  После ожесточённых  боестолкновений  МПЛА с бандами Холдена Роберто и Жонаса Савимби,  руководству ФАПЛА пришлось даже принять самые крутые меры против каннибализма в действующей армии. И с той, и с другой стороны находились солдаты, которые после боя спокойно лакомились свежими трупами своих врагов!  Когда одного из них, пойманного, так сказать, «на месте преступления», допрашивали, он с недоумением сказал дознавателям: «А чего добру-то пропадать!». И не удивительно! Ты, например, знаешь, как проходит набор в армию и с той, и с другой стороны?  А я тебе скажу!    На рассвете посланные армейские представители окружают заранее намеченную деревушку, сгоняют всё население на открытое место и отбирают всех мужчин в возрасте от десяти до тридцати лет. Кто сопротивляется – расстреливают! И никто не разбирается, каннибалы они или простые охотники. Марш  родине служить! Вот тебе и менталитет!  Джими ещё повезло! Я смотрел его личное дело. Читал его автобиографию, копии допросов очевидцев — взятых позже в плен бандитов,  которые напали на его деревню.  Ему тогда было 12 лет.  Его племя народности умбунду обитало в провинции Мошико, в пойме реки Луйо. Полная глухомань! Отец его вождь племени, дед – потомственный колдун и врачеватель. Братья, сёстры.  Хозяйство, скорее всего, первобытно-общинное.  Общие коровы, овцы, куры. Они ловили рыбу и выращивали кукурузу.  Всё шло своим чередом. Мирная спокойная жизнь. И однажды на рассвете  банда унитовцев окружила деревню.  Дальше всё шло по намеченному плану. В число отобранных рекрутов попал и Джими. Их заперли в каком-то амбаре для хранения семенной кукурузы. Отец попытался договориться с бандитами, предлагал им вместо сына домашний скот, но они и так забрали весь скот, а отца избили и бросили на дороге. Весь день бандиты бесчинствовали в деревне, куражились, насиловали женщин, а утром, когда они собрались в обратный путь, обнаружилось, что вся  припасённая в дорогу вода отравлена, и четверо из них уже скончались. Тогда  бандиты согнали всех оставшихся жителей в сарай, подожгли его и расстреляли из автоматов. Потом они сожгли дотла всю деревню. Рекрутов отвезли в тренировочный лагерь, расположенный где-то на границе с Замбией. Там их полгода натаскивали военные под руководством американских инструкторов, а затем бросили на вторую линию фронта под городом Уамбо.  Уамбо в это время был штаб-квартирой военной организации УНИТА. При первом удобном случае Джими бежал и сдался правительственным войскам. Но не просто сдался. Он провёл военные формирования ФАПЛА и отряды кубинских добровольцев в тыл унитовской  группировке,  в результате чего она была полностью разгромлена, и остатки её бежали частично в Замбию, частично в ЮАР. Позднее был освобождён и город Уамбо. Джими, двенадцатилетний пацан, был представлен к награде: «За боевые заслуги» и, в числе немногих,  премирован путёвкой на Кубу для обучения военной специальности. Четыре года он учился в школе- интернате, а затем поступил в военное авиационное училище и окончил его с отличием.
Мигель замолчал. Сигарета его догорела до основания и обожгла ему палец. Он быстро опустил его в бокал с виски, поболтал им там, а затем,  не торопясь,  выпил остатки и продолжил.

 
— Кстати дед его  остался в живых. Единственный из всей деревни. Он приходил к Джими в Уамбо, перед отправкой на Кубу.  Как он его нашёл, ума не приложу!  Позднее Джими утверждал, что он посещал его несколько раз и на Кубе, но я в это не верю. Скорее всего,  это были нервные срывы, галлюцинации от всего пережитого. Хотя все местные боялись старика, как огня. Говорили, что он может по своему желанию исчезать и появляться где захочет и когда захочет. Отводить от себя пули. Может не только исцелять, но и насылать болезни. Ходили упорные слухи, что весь обслуживающий персонал того тренировочного лагеря на границе Замбии, вместе с американскими инструкторами,  вымер от какой-то неизвестной болезни, предположительно от лихорадки Эбола. Слухи слухами, но лагерь по нашим агентурным данным действительно перестал существовать!
За окном закричала какая-то ночная птица. Мигель поднялся.
— Уже поздно, мне пора. Ещё увидимся!
— До встречи! – сказал я, открывая ему дверь.
— Чао! – махнул он рукой и вышел.

 
Я прошёл на фасадную лоджию и увидел,  как он, что-то сказав охране, быстрым шагом пошёл на заднюю, неосвещённую сторону дома. Перейдя на заднюю лоджию я успел заметить, что он сел в машину, которая бесшумно растаяла в темноте.
Утро наступило с условного стука в дверь. Так обычно стучал  мой шеф. Он жил на седьмом этаже и, в отличие от меня, вёл исключительно осёдлый образ жизни, стараясь как можно меньше выходить из своей квартиры. Значит,  пора ехать на работу. Водительское удостоверение в нашей группе было только у меня, поэтому я по совместительству был ещё и водителем. Это доставляло дополнительные хлопоты, но зато давало и неоспоримые преимущества. Большую свободу передвижения и широкий круг общения.
Я открыл. Шеф с заговорщицким видом  быстро вошёл в прихожую и закрыл за собой дверь.
— Привет! Ну вот, ещё даже не умывался? Я же говорил тебе вчера, что приду пораньше, — скороговоркой выпалил он и, многозначительно подняв перед собой указательный палец, уже более солидно добавил – у нас сегодня с тобой много работы!  Тебе придётся съездить с Василом на две фазенды; Он договорился с хозяевами  обменять нашу  фубу и пальмовое масло на бананы и овощи. На работе я тебя «отмажу», скажу, что срочно в консульство вызвали.  Только смотри, когда сюда вернётесь, машину поставь под навес, чтобы никто не видел, что вы там таскаете!
— А чего таиться-то, — наивно возразил я – тут все по кондонгам да фазендам разъезжают, меняют мыло на шило, иначе не проживёшь.
— Вот пусть все и разъезжают! Пусть все их видят! А мы с тобой должны быть на высоте! На недосягаемой высоте,  – палец шефа медленно пополз к потолку – чтобы никто не мог указать на нас пальцем!
— Ну ладно, мне всё равно, — пробурчал я – просто из-под навеса таскать дальше.
— Вот-вот! Тебе всегда всё —  всё равно!- сел на своего конька шеф – как тебя только за границу пустили!  Зря я за тебя тогда словечко замолвил.
— Всё, всё, понял, сдаюсь, опоздаем же на работу! – примирительно сказал я, подняв руки и надеясь в душе, что он сейчас выйдет и пойдёт к машине. Но не тут-то было!
— Да, да, давай-ка быстренько умывайся, я тебе тут вареньица принёс из старых запасов, домашнее, чайку попьём и айда на работу, — уже миролюбиво произнёс шеф, оттирая меня от двери и входя в гостиную. Я понуро вошёл вслед за ним.

 
Немая сцена длилась чуть меньше, чем в «Ревизоре» Гоголя.
— Боже мой, Боже мой! – трагическим шёпотом  произнёс шеф, всплеснув руками и сложив их почему-то на груди в буддистском приветствии.
— Лама савахфани? – услужливо подсказало следующую фразу в моей голове моё второе я.
Но благочестивая подсказка повисла в воздухе.  Запахло озоном!  Отдав Богу – Богово, шеф приготовился отдать кесарю – кесарево. Я понял,  сейчас будет кесарево сечение!  И если не принять должных мер, то сечь будут долго и беспощадно.
— Шеф, это кубинцы насвинячили!  Они припёрлись вчера обсудить программу вечера советско-кубинской дружбы, который должен состояться в следующую субботу в кубинской миссии.
— А я, почему ничего не знаю? — подозрительно спросил шеф – почему ты меня вчера не пригласил?
— Во-первых, было уже поздно, не хотелось беспокоить,  и потом   это же чисто предварительная встреча. Кстати,  когда наших на прошлой недели собирали в консульстве на беседу о международном положении, консул всех предупредил о вечере, чтобы готовились.
— Ну и что вы там с кубинцами решили? – хмуро спросил шеф.
— Да так ерунду всякую! Они принесли список всех выступающих в официальной части вечера. Ну а потом  мы обсуждали неофициальную часть. Представляешь, на вечер приглашены  слушательницы  высших медицинских курсов провинции;  Все кубинцы срочно учат ламбаду! Даже когда ходят, танцуют.
— Ты про список давай, — нетерпеливо поторопил шеф.
— Да что список?  Всё как обычно. Первым выступает наш консул (коротенький доклад минут на сорок), затем глава кубинской миссии,  затем губернатор провинции Кундипаяма. Потом с короткими приветствиями выступают главы всех иностранных миссий, расквартированных в провинции, а потом самое главное: жрачка, пьянка и танцы! Кстати всё будут снимать для местного телевидения.
Всю эту информацию мне позавчера утром сообщил Эму, который преподавал в местном техникуме, и так как его учениками были многие высокопоставленные чиновники провинции, он всегда всё знал из первых уст.
— Погоди ты со своей пьянкой, — с досадой произнёс шеф, — наш-то глава в Луанду улетел, две недели его не будет!
— Ах да, я забыл, от нашей миссии должна будет выступить ваша милость, сразу после Кундипаямы. Но это ерунда, я уже почти  написал текст, сегодня закончу и отдам Эму для перевода. Приветствие должно быть коротким, поэтому за неделю его можно выучить назубок.
— Это не ерунда, это совсем даже не ерунда, — шеф сразу повеселел, на миг, преобразившись в Мюллера, и я понял, что гроза миновала, — ты всегда забываешь самое главное. В кои-то веки мне доверили выступить на международном форуме, я, можно сказать,  буду олицетворять…, —  он не договорил и в волнении стал ходить по комнате, — потом продолжил – а ты говоришь ерунда!  Да здесь готовиться месяц надо!
— Да чего там готовиться, — неосмотрительно брякнул я; — у нас же с Эму всё почти готово!
— Нет уж дудки! – грянул опять шеф, — знаю я твои тексты! У тебя там всегда все слова с двойным смыслом. И Эму твой, переводчик хренов! «Это слово не поддаётся адекватному переводу», — передразнил он его в характерной манере. Ты думаешь,  я не помню, как вы подсунули мне квартальный отчёт, который я зачитывал на совещании у Кундипаямы?  Ты знаешь, что я чувствовал, когда они все, вдруг, заржали ни с того ни с сего, как стадо диких мустангов, и Кундипаяма громче всех?

 
— Ну вот, опять ты за старое! Мы же объяснили тебе, что ты просто ошибся, неправильно произнёс одно слово,  и получилась идиома,  которая означает…
— Знаю я теперь, что она означает! – перебил шеф, — я только не понимаю,  зачем эти «идиотомы» надо было использовать в квартальном отчёте!
— Ну,  это дело случая, — философски заметил я, — зато Кундипаяма при всех похлопал тебя по плечу, обнял и расцеловал, а это многого стоит! Ты попал прямо в жилу. У них как раз эпоха самовосхваления переходила в эпоху самокритики.  Теперь все высшие чиновники раскланиваются с тобой при встрече, а раньше они тебя в упор не видели. И квартиру на седьмом этаже ты сразу после этого случая получил, а то бы до сих пор в этой задницами стучались! Так что ты нам с Эму пузырь ещё должен поставить!
— А я и поставил, — совсем успокоился шеф, — ты же помнишь, на новоселье, хотя вам обоим больше бы подошла хорошая клизма! Постой, постой, а это ещё что такое?
На тумбочке перед телевизором лежал парабеллум  Жоржа, который я вчера выложил из кармана перед тем, как идти спать.
— Это Жорж просил оставить на хранение, он после меня должен был идти к немцам, тоже что-то там согласовывать; ты же знаешь, не любит он этих немцев, как выпьет  всегда допрашивает с пристрастием, зачем мол, гады, напали на Советский Союз! – сходу соврал я, не моргнув глазом, —  и они тут же поят его до синевы и сами напиваются в умат: — ничего не поделаешь, латентный синдром вины предков!
— Так, хватит!  День только начинается, а у меня уже голова от тебя болит. Ты давай заканчивай с этим хранением! Им только дай послабление, они тебе на голову сядут. Скоро из твоей квартиры оружейный склад сделают. В общем,  планы меняются. Я сегодня на работу не иду, у меня более важное дело.

 
Монолог шефа прервал гудок, отчаянно бибикающей перед домом машины. Лязгнула дверь, и утреннюю тишину разорвал голос Жоржа.
— Юрий, ты ещё дома?
Я вышел на лоджию.
— Пока дома
— Я на минутку, — крикнул Жорж и скрылся в подъезде.
Пока я открывал дверь, он уже стоял на пороге. Мы пожали друг другу руки.
— Где пушка? – тихо в ухо спросил он,  не выпуская моей руки.
— Там, около телевизора, — так же тихо ответил я.
Он стремительно вошёл в гостиную. Посреди комнаты, прямо на пути к заветному парабеллуму, стоял, радушно улыбаясь, шеф.
— Бон диа,  Жорж! Как я рад тебя видеть! – сказал он, широко раскинув руки.
— О! Амигу! Муйту празер, — смущённо пробормотал Жорж. Он явно не ожидал увидеть здесь шефа.
Шеф крепко обнял Жоржа, и они некоторое время стояли в обнимку, похлопывая друг друга по спине. Жорж даже ухитрился,  как бы дружески приподнять шефа и повернуться вместе с ним на 180 градусов,  чтобы оказаться хотя бы спиной ближе к вожделенной тумбочке.  Затем он попытался робко освободиться.  Но от шефа нельзя было так легко отделаться. У него был один «пунктик».
Он почему-то считал, что все португалоговорящие иностранцы понимают его и без переводчика. Те несколько португальских слов, которые он знал, вставлялись им попеременно в контекст русской фразы, которая, в свою очередь, завершалась сакраментальным вопросом: «ты меня понимаешь?», при этом он крепко, по дружески, одной рукой держал свою жертву за руку или пуговицу, а другой похлопывал её по плечу. Если жертва не понимала, то шеф машинально повторял свою экзекуцию до тех пор, пока у неё не наступало просветление.  То есть она на каждый сакраментальный вопрос, понимающе улыбаясь, давала не менее сакраментальный ответ:  «понимаю, понимаю!», и тогда  шеф милостиво отпускал свою жертву  и, довольно улыбаясь, говорил мне: «Ну, всё ведь понимают, стервецы!  Только сказать ничего не могут!».  На службе работяги, за глаза, дали ему кличку: «мистер кумпреенду», то есть – «господин понимаешь!», и когда мы с ним приходили на работу, они, даже если дымили в курилке, сразу разбегались по своим рабочим местам с криками «кумпреенду, кумпренду!», а шеф каждый раз назидательно говорил мне: «Вот видишь, одно наше присутствие дисциплинирует этих лентяев!».
Жорж, в процессе неоднократного общения, моментально перенял эту тактику шефа и часто огорошивал его трескучей испанской фразой, которая завершалась тем самым вопросом, на который шеф вынужден был реагировать тем самым ответом. Так было и на этот раз. Не давая  шефу опомниться,  Жорж быстро схватил свою игрушку, похлопал шефа по плечу и, кинув мне загадочную фразу: «На свадьбе увидимся!», — выскочил на улицу. Шеф, наконец, тоже пошёл к выходу.
— Что он тут тараторил? Ты что-нибудь понял? – спросил он, подходя к двери.
— Не знаю, что-то насчёт свадьбы…
Я не успел закончить, как из ванной неожиданно выскочил Джими,  голый по пояс,  с моей зубной щёткой в руках.
— Да, да, Юрий, совсем забыл, нас всех звали на свадьбу, мой приятель, кубинцы тоже будут,       — весело, улыбаясь во весь вымазанный пастой рот,  зачастил он и вежливо  добавил, обращаясь уже к шефу:
— Здравствуйте, меня  Джими зовут. Я недавно прилетел из Уамбо.
Дальше следовала непереводимая игра слов.

 
Шеф, остолбенело, прислонился спиной к двери.
— Это что ещё за чёрт из табакерки? – прошептал он мне в ухо, — как он сюда попал?
— Надо валить всё на кубинцев, — подумал я и, подмигнув  Джими, чтобы он молчал, вкратце объяснил шефу, что Джими притащили с собой кубинцы, что прилетел он на кубинском военном самолёте уже очень поздно, что устроить его в гостиницу они не успели, поэтому попросили меня приютить его на одну ночь.
— В придачу к парабеллуму,  — саркастически, как бы, между прочим, заметил шеф. – Приют, стало быть,  убогого чухонца!  Может,  хватит лапшу-то на уши вешать? Я чувствую, вы тут и свадебку решили без меня отгрохать! Жених вот налицо, — сказал он, указывая на Джими, — давайте показывайте, где вы тут невесту прячете.
Вновь запахло озоном. В наступившей тишине отчётливо прозвучал шум, спускаемой в туалете воды, и все непроизвольно перевели взгляд на открываемую дверь. Из туалета вышел Эму. Было видно, что он с большого бодуна.
— Так, вся банда в сборе, — тихо, но чтобы я слышал, произнёс шеф, — только Савимби не хватает!
— Всем привет! – бодро, хриплым голосом поздоровался Эму и, отодвинув Джими, вошёл в ванную. – Я тут забежал на минутку перед работой предупредить, — громко продолжил он уже оттуда, — администрация мэрии решила провести показательную свадьбу, ну по вашему вроде как комсомольскую,  всё это отснимут телевизионщики, чтобы показать всему миру,  что в Анголе налаживается мирная жизнь. Обстановка сейчас в провинции не очень, поэтому приглашены только самые надёжные люди, в том числе и мы.
— А когда свадьба-то? – спросил шеф.
— Сегодня, ровно в 18-00, в посёлке Каваку , — важно ответил Эму, выходя из ванной.
— А как с охраной? – продолжал допытываться  шеф.
— Ну, с этим всё в порядке. По всему периметру мероприятия, в пределах недосягаемости телекамер, охрану будет нести ангольский спецназ, а на самой свадьбе уже кубинцы,  у них  будет отдельный стол.
— Ну ладно, — обречённо, со вздохом, сказал шеф, отводя меня в гостиную, — придётся выполнять свой интернациональный долг. Сегодня я, пожалуй, пойду на работу, но в понедельник ты на службе скажешь, что я малярией заболел.  Мне надо будет готовиться к международному форуму! Подшустришь там недельку за двоих, я-то пахал за тебя, пока ты в Луанде прохлаждался!
— Прохлаждался?! – я даже задохнулся от возмущения, — да ты же сам меня послал хлорометры для  насосной выбивать! Я там дни и ночи, не щадя живота своего, трудился не покладая рук, с бюрократами сражался.  И выбил! И наладил в срок! А ты здесь в это время, между прочим, машину нашу вдребезги разбил!…
— Да выбил, выбил, молодец! Это я так, к слову сказал, — поспешил успокоить меня шеф.
В дверь осторожно постучали. Эму, который уже собирался уходить, открыл  дверь. Это была Албена.  На руках она держала маленького козлёнка.
— А, ты здесь Эму, привет; иди, там тебя жена ищет! – улыбаясь, проворковала она, входя в гостиную.
Эму высунул голову на площадку и,  прокричав в пространство: «Снежана! Приготовь пожалуйста кофе, я сейчас буду!»,  вошёл вслед за ней. Его распирало любопытство! Албена немного помедлила, ожидая ухода Эму, но,  увидев, что он и не собирается уходить, всё же решилась.
— Юрий, — торжественно сказала она, — ты поступил, как настоящий мужчина! Как герой! Ты спас нас от прожорливого и страшного недруга! Мы благодарим тебя этим подарком.
При этом она сунула мне в руки козлёнка, который сразу задёргал ножками и жалобно заблеял. Наверно, вид у меня был довольно нелепый, потому что Эму, видимо не сдержавшись, хрюкнул и выскочил в коридор, откуда ещё долго потом раздавался его сдавленный смех Маврикивны. Я попытался вежливо отказаться от подарка, сославшись на своё неумение ухаживать за домашними животными, но Албена пресекла мой бунт в самом зародыше.

 
— А за ним и не надо ухаживать, он сам за собой ухаживает, он же даже не домашний, а дикий, свободный козлик, — затараторила она то на русском, то на португальском, то на болгарском языке.       – К тому же он всеядный, ест, что попало, ну всякий там хлеб, печенье, конфеты, что найдёт, то и ест! Тебе с ним будет хорошо, — успокоила она меня под конец и заторопилась к выходу.
Я поставил козлёнка на пол, и он, радостно заблеяв, резво заскакал по комнате.  Затем, пару раз боднув шефа в ногу, подошёл к диванному столику и стал с аппетитом жевать какую-то снедь.
Позже Эму рассказал мне, что этого козлёнка получил в подарок от своих благодарных учеников их преподаватель черчения, который, не зная, что с ним делать, тут же, по случаю, подарил его своему коллеге. И пошло – поехало!  Все в болгарской группе передавали козлёнка друг другу, как эстафету. Сначала это было для них своеобразной утончённой игрой. Надо было так всучить подарочек очередному  юбиляру, чтобы он до последнего момента об этом  не догадывался, примерно так, как подкидывают даму треф при игре в козла. Очередная жертва конечно трепыхалась. Неожиданно уезжала, заболевала, пыталась как-то оттянуть момент истины, но трагический финал уже был неизбежен! Вся группа работала на результат. Когда эстафета прошла по кругу несколько раз, интриги достигли своего апогея, и группа разделилась на отдельные фракции, которые не на шутку конфликтовали между собой. Кульминация наступила, когда козлёнка попытались всучить болгарскому консулу. Тут всем стало не до смеха. Старшего группы срочно отправили на родину, а в самой группе провели воспитательную работу и назначили нового шефа.

 
— Да, —  глубокомысленно  протянул шеф, когда Албена закрыла за собой дверь, — вот так живёшь и не знаешь, что тебя окружают настоящие мужчины! Но всё же есть   высшая справедливость! Награда, наконец,  нашла своего скромного героя!  Сестрица  Алёнушка пристроила таки своего братца Иванушку, — шеф, как по ступенькам, сходил с высот недосягаемой патетики в подвал заплёванной повседневности, — я же сразу признал в этом козлике Ивана, приятеля Эму, который вдруг исчез, после того, как они нажрались у меня на новоселье!  Имей в виду, — шеф снова поднял вверх свой указующий перст, — тебя тоже может ждать эта участь! Вот так выпьешь, и тоже станешь козлёночком!  А может быть, учитывая твой возраст, и чем-то большим! – съехидничал он. —  И тогда у меня будут уже все основания назвать всё это, — он обвёл руками расхристанную гостиную, — настоящим хлевом!  Всё, мы опаздываем на работу, —  предупредил он мой потенциальный выпад,  — я жду тебя в машине,  кстати, — не утерпел он в очередной раз лягнуть меня копытом, закрывая дверь, — поломкой машины ты обязан своему другу Эму, я здесь совершенно не при чём! Да, да, не-при-чём!
Дом постепенно пустел. Кооперанты разъезжались по своим рабочим местам. Вслед им из какой-то квартиры доносился хриплый голос Владимира Высоцкого: «В знойной жаркой Африке, центральной её части …».

* Шарп    —    кассетный магнитофон.
  Жерадор —  дизельный электрогенератор.  

Автор Ян Тимбукту