Великий русский лирик Федор Иванович Тютчев (1803-1873) был младшим современником Пушкина и прожил в русской литературе до появления главных романов Тургенева, Толстого и Достоевского. Он пережил несколько важных этапов русской истории и эпох литературного развития и пронес через десятилетия самобытное видение красоты мира и глубин души человека. Картина мира людей менялось, но дар поэта оставался неизменным. Тютчев всегда оставался чистым лириком, и современники отмечали его «необыкновенную силу лирического пафоса» (Гончаров) и «лирическую смелость» (Фет) и называли его «поэтом мысли». Ведь даже вера его была головной, то есть той же мыслью, религиозной, но сомневающейся, мучительной и глубокой. Вот этим-то парадоксальным сочетанием глубокой поэтической мысли и смелого, проникновенного лиризма отличается дарование Тютчева.

Он происходил из старинного дворянского рода и родился в селе Овстуг той самой Орловской губернии, которая дала России так много поэтов. Образование он получил дома, учителем мальчика был неуклюжий, но многознающий поэт и переводчик из семинаристов С.Е. Раич, познакомивший его с древними языками и поощрявший первые его опыты переводов из Горация. Хотя в первых его поэтических переводах и оригинальных стихотворениях еще слышны архаические отголоски XVIII века, нестройные звуки тяжелой лиры Державина, юноша начинал писать под сильным влиянием новой поэзии русского романтизма, мечтательной школы Жуковского. Тютчев стал и навсегда остался поэтом и человеком пушкинской эпохи. Он отличался тонкой и изящной духовной организацией, какой-то двойственностью и противоречивостью безвольной и нервной натуры, был баловнем всей семьи, по-обломовски не терпел какого-либо принуждения и систематической работы, зато сразу показал себя «жарким поклонником женской красоты» (И.С. Аксаков), любителем разговорного жанра и салонного острословия.

Осенью 1819 года Тютчев поступил на словесное отделение Московского университета, познакомился там со студентами и вольными слушателями, составившими впоследствии романтическое Общество любомудрия. Учителем их, помимо Раича, стал профессор и поэт А.Ф. Мерзляков, чьи лекции и беседы маленький румяный «вольнослушатель» Тютчев посещал с 1817 года. Романтический кружок любомудров отличался интересом к новой тогда философии и эстетике немецкого романтического мыслителя и поэта Ф. Шеллинга, стремился на основе этой философии создать новую «поэзию мысли», и это имело важное значение для становления Тютчева как поэта, совпадало с его творческими исканиями. Повлияло на него и молодое вольнолюбие Пушкина и поэтов-декабристов, сохранились сочувственный ответ на оду «Вольность» и тютчевские острые фразы, сказанные накануне декабристского мятежа: «В России канцелярия и казармы. Все движется вокруг кнута и чина». Но двумя годами позже поэт с жалостью и горечью назвал декабристов «жертвами мысли безрассудной»

В 1821 году Тютчев закончил университетский курс обучения со степенью кандидата, был выпущен в Коллегию иностранных дел и получил место сверхштатного чиновника в русской дипломатической миссии при баварском дворе в Мюнхене. Там молодой дипломат, замеченный в либеральных высказываниях и воззрениях, не очень усердно и успешно служил вплоть до 1837 года, затем стал первым секретарем и поверенным в делах миссии в Турине.

Столица баварского королевства была тогда одним из центров европейского просвещения, особенно был известен местный университет. Тютчев познакомился здесь с двумя великими немцами, философом и поэтом Ф. Шеллингом и замечательным лириком Г. Гейне, чьи стихи он перевел первым в России. Их самобытные творческие идеи и личное общение оказали на Тютчева несомненное влияние. Конечно, он пишет тогда и оригинальные стихотворения и весной 1836 года через своего сослуживца князя И.С. Гагарина и баварскую баронессу Амалию Крюденер посылает в Петербург несколько десятков своих произведений. Они попали к Пушкину, вызвали его восторг глубиной мысли, яркостью красок, новизной и силой поэтического языка и были напечатаны в журнале «Современник» под характерным названием «Стихотворения, присланные из Германии».

Действительно, стихотворения Тютчева были созданы вдали от русской романтической школы и журналов, под влиянием выдающихся немецких поэтов и мыслителей и потому мало похожи на все то, что печаталось в поэтических разделах тогдашних отечественных журналов и альманахов. Это было открытием для русских читателей, но поэт продолжал не очень усердно служить по дипломатическому ведомству до 1841 года, да и после вынужденного выхода в отставку из-за серьезных служебных упущений жил в Мюнхене, вернулся на родину лишь в 1844 году. Читатели о нем уже забыли. Здесь он снова поступил в Министерство иностранных дел, в 1848 году стал там старшим цензором, по поручению правительства написал на французском языке несколько публицистических статей против антирусских настроений на Западе. Это неожиданно поставило его рядом с «западником» Чаадаевым, который на том же красивом языке вдохновенно защищал папство и католицизм, красноречиво обличаемые «славянофилом» Тютчевым.

В 1854 году под редакцией И.С. Тургенева вышел первый сборник поэта. Опубликованы статьи Некрасова, Тургенева и Фета о тютчевской лирике. Это было второе открытие Тютчева-лирика на родине, и на этот раз успех был большой. В 1858 году поэт был назначен председателем Комитета цензуры иностранной и занимал эту не слишком обременявшую его должность до самой смерти. В 1868 году появилось второе прижизненное издание его стихотворений.

Блестяще образованный и остроумный, одинаково хорошо писавший по-русски и по-французски (у него есть цикл французских стихотворений), Тютчев стал заметной фигурой в светских и литературных салонах, имел обширный круг знакомств в правительственных сферах и при дворе, к его мнению опытного дипломата и политического мыслителя прислушивались. Читали его меньше. Поэта знали и ценили Тургенев, Гончаров, Достоевский, Лев Толстой (запечатлевший некоторые яркие черты поэта-дипломата в «Войне и мире»), а его отзывы (иногда в стихах) об их романах были метки и оригинальны. Благодаря своим связям и авторитету он способствовал облегчению цензурной участи многих изданий и литераторов и ввозу в Россию запрещенных прежде книг. Острые и парадоксальные афоризмы поэта впоследствии составили особый сборник — «Тютчевиану». Французские его письма и публицистические статьи также литературны, полны отточенных афоризмов и острот, глубоких суждений о политике и литературе и их деятелях. Но главной в этой жизни великого говоруна-острослова все же остается его лирика, поэзия мысли как великое открытие и наследие Ф.И.Тютчева.

Смелость поэтической мысли

По странному совпадению Тютчев вернулся в Россию в том же 1844 году, когда в Неаполе умер другой великий русский поэт-мыслитель — Евгений Боратынский. Вот кого предстояло заменить поэту, сложившемуся в стороне от главных школ и направлений русской лирики, не только не читавшему своих собратьев-поэтов, но и мыслившему и говорившему чаще по-французски, ибо таков был язык высшего европейского общества и тогдашней дипломатии.

Сумрачный и одинокий гений Боратынского изнемог в попытках вместить глубокую мысль в лирику, мыслить в поэзии. Философствование иногда перевешивало у него хрупкую стихотворную форму элегической лирики школы Жуковского, не вмещалось в малые лирические жанры, нарушало гармонию и требовало большой «оды духовной». Тютчев вернул поэтической мысли ее классическую красоту и гармонию, лиризм и художественность, изменил с этой целью весь ритмический, метафорический и жанровый строй русского стиха, счастливо избежал штампов и отработанных формул элегической школы романтизма. Он нашел для нового большого содержания, весомых мыслей и чувств новые «малые» формы и точные выразительные слова, иной, более емкий, напряженный, иногда трагический лиризм. Тютчевской лирике присущи краткость, внутренняя свобода и энергия сжатой поэтической мысли, смелые, неожиданные метафоры.

Не все лирическое наследие Тютчева дошло до нас, часть стихотворений была им по досадной ошибке или поспешной небрежности сожжена при разборе бумаг или же утеряна. И стихотворений, составляющих собственно лирику великого поэта, в сущности, немного. Тургенев говорил о ста его замечательных произведениях, Гончаров их насчитывал всего несколько десятков. Сам Тютчев просил не публиковать его стихотворения «на случай», у него также много политических стихов и переводов из зарубежных поэтов. Между тем среди этих произведений есть свои шедевры, внутри их имеются замечательные строфы, строки и образы.

И все же лирик-мыслитель Тютчев был непревзойденным мастером «малой» поэтической формы, его лучшие стихотворения обычно коротки, состоят из одной-трех строф, «больших» лироэпических жанров вроде поэм или баллад у него нет. Заметим, что это не отрывки или лирические фрагменты, каждое из них целостно, завершено внутри себя. В них и выражается его удивительно емкая и подвижная поэтическая мысль. Она не просто глубока, но удивительно ясна, убедительна, превосходно выстроена в виде стремительно разворачивающегося афоризма, четкого высказывания, красива и как бы «закольцована», завершена эффектным утверждением-образом.

Тютчевская лирика романтична, но оглядывается на оды и подражания псалмам XVIII века, следует законам ломоносовской риторики, церковного и светского красноречия, которым научил его профессор Мерзляков. Она учитывает уроки классицизма, его «ученой» поэзии, ломоносовско-державинской традиции. Поэт не философствует, но стройный мир его летучих, но весомых идей вышел из школы классической европейской философии — от Жозефа де Местра до Шеллинга. Причем французское влияние (например, Луи Клода де Сен-Мартена) преобладает, хотя десятилетиями живший в Германии Тютчев считался поэтом немецкой школы, шеллингианцем в своей философской лирике.

Самое известное стихотворение Тютчева написано в 1869 году. Вот оно полностью:

Природа — сфинкс. И тем она верней

Своим искусом губит человека,

Что, может статься, никакой от века

Загадки нет и не было у ней.

Здесь живая и гибкая мысль поэта-философа развернута внутри одного четверостишия, представляет собой единый рифмованный афоризм. Но стоит приглядеться к ходу этой углубляющейся в образ и идею тютчевской мысли и развитию его стиха, и мы убедимся в великом искусстве композиции. Замечательна, отличается большой культурой сама постановка философской проблемы. Речь идет об основной загадке бытия и месте в этом вечном бытии смертного человека. Таков основной вопрос философии как науки. Здесь этот ключевой вопрос правильно задают и отвечают на него с помощью поэзии, мастерски сталкивая и рифмуя в двух внутренних соседних строках ключевые слова — «человека» и «века».

Тютчев с первого стиха, первого слова сразу вводит читателя в суть своей движущейся поэтической мысли. Он начинает с решительного утверждения, сильной короткой фразы. На месте глагола — зияние, умело выдержанная пауза. У поэта нет никаких сомнений. Природа — огромное, живое, непостижимое и потому особенно страшное существо. Она всесильна и в своем равнодушии враждебна преисполненному волнений и сомнений человеку, хотя он — «злак земной». Этот образ рождается в точном сравнении ее со сфинксом — мифологическим крылатым чудовищем с львиным туловищем и головой женщины, задававшим путникам неразрешимые загадки и убивавшим их за ошибочные ответы. Потом во второй строке возникает столь часто встречающийся у Тютчева трагический глагол «губит», дорисовывающий образ жестокой и загадочной силы, управляющей судьбой человека.

Далее развернуто сложное предложение, состоящее из двух обращенных друг к другу частей. В начале его стоят два союза — соединительный «и» и усилительно-сравнительный «тем». Их динамичное сочетание стремительно вводит читателя во вторую мысль поэта, разъясняющую первое предложение. Движение этой мысли внутри каждой строки свободно, четко разбито на завершенные периоды (обратите внимание на ударное, утвердительное последнее слово первой строки — «верней»). Первая часть является вопросом или, точнее, решительным предположением о неизбежном погублении человека в «темном жерле» природы, вторая — ответом на него, гораздо менее уверенным.

Ведь речь у Тютчева идет о великих сомнениях человека, лежащих в основе его чувств и мыслей. Природа вечна, она не имеет такого измерения, как время. Человек смертен, вся история человечества укладывается в определенный отрезок времени. Поэтому в их взаимоотношениях нет и не может быть равенства, поэтому человек так жаждет понять окружающий мир и себя, свое место в нем. Природа загадочна, как сфинкс, она искушает слабого земного человека самой возможностью найти скрытый смысл в ее и своем существовании, живую связь между краткосрочным бытием смертной личности и вечностью природы.

Ответ на этот вековечный вопрос «равнодушного» (Пушкин) сфинкса и составляет главное содержание всех религий и философских учений. Тютчев — смелый самобытный мыслитель, многому научившийся у французских философов Монтеня и Паскаля, и вдруг он предполагает с немалой долей уверенности, что у природы нет никаких вопросов к человеку, нет загадки и даже внимания к этому своему творению, она не нуждается в его исканиях, сомнениях и ответах. Но что тогда жизнь и смерть, судьба личности и история человечества? Насмешка неба над землей, жестокая издевка бездушной природы над человеком?

Само это предположение Тютчева рождает новую волну тревожных вопросов и великих сомнений, отчаяние и пессимизм. То есть поэтическая мысль взывает к чувству, а это приводит к сильному взрыву лиризма. И это сложнейшее размышление о тревожащих всех людей вопросах заключено в краткую емкую форму афористического четверостишия, где мысль облечена в цепочку поэтических образов. И чтобы развернуть и хотя бы кратко пояснить эту весомую художественную мысль, нам надо написать еще столько же, если не больше, абзацев.

Уже это стихотворение показывает, что Тютчев-лирик, в юности увлекавшийся идеями Руссо, имел особый философско-религиозный взгляд на природу. Это не только особый мир, полный жизни, звуков и красок. Это лишь оболочка, таинственный покров, под которым кроется сама тайна мира. Природа и человек — живые существа, неразрывно соединенные и понимающие друг друга. Требуется поэтическая зоркость, отмечающая тончайшие подробности, оттенки звуков и красок. Она у Тютчева имеется и придает его поэзии особую силу и достоверность.

Любая перемена в природе порождает движения в душе человека. И когда поэт хочет высказать свои думы и сокровенные чувства, он ищет для них тончайшие созвучия в вечно меняющейся картине окружающего мира. Поэтому в основе его поэзии лежит сравнение. А помогает полноте лирического высказывания о согласных движениях природы и человеческой души та чуткость светского острослова Тютчева к живому русскому языку, которая так удивила молодого Льва Толстого при первой их встрече.

Тютчев заново переосмысливает мир природы, поэтизирует каждую его частичку, и рождается живое существо — Великая Матерь Природа, беседой с которой и стала лирика поэта. Обновлены метафоры, то есть употребление слов в переносном их значении. Лирической смелости тютчевских метафор удивлялся поэт Фет, цитируя знаменитую строку «Поют деревья, блещут воды». Ведь петь могут только живые существа, но таковы именно деревья у Тютчева. «Деревья поют у г. Тютчева!.. поют своими мелодическими весенними формами, поют стройностью, как небесные сферы», — восклицал изумленный Фет, сам смелый лирик и певец природы.

Любое состояние природы является у Тютчева частью ее вечной жизни и самодвижения, а, следовательно, предметом поэтического изображения и поводом для лирического высказывания. Отсюда удивительная емкость его миниатюр.

В стихотворении «Полдень» (между 1827 и 1830) дана картина жаркого лета, когда утомленные солнцем природа и человек отдыхают, лениво дремлют, все движения медлительны и ленивы (слово «лениво» повторено в одном четверостишии три раза), безоблачное небо раскалено, а полдень с удивительной точностью назван мглистым, ибо в знойном воздухе лета висит какая-то дымка, мгла, очертания людей и предметов колеблются. Отдыхают даже веселый античный бог лесов и рощ Пан и нимфы, божества рек, лугов, деревьев, вдохновлявшие поэтов. Эти мифологические существа спокойно живут в русской сельской природе, олицетворяя и поэтизируя жизнь каждой ее частицы, ручья, холма, полей и лесов. Из таких завершенных внутри себя лирических миниатюр составляется тютчевская мифология природы.

Поэты-романтики утверждали, что таинственную книгу природы может прочитать только вдохновенный творец-мыслитель, такой, как мудрец Гете.

С природой одною он жизнью дышал:

Ручья разумел лепетанье,

И говор древесных листов понимал,

И чувствовал трав прозябанье;

Была ему звездная книга ясна,

И с ним говорила морская волна, —

писал Е.А. Боратынский в стихотворении «На смерть Гете». Тютчев вслед за Руссо считает, что великая книга природы открыта для всех людей, но не все о ней знают и хотят в нее заглянуть. Промышленная революция, расцвет естественных наук и прочие чудеса цивилизации не прошли бесследно. Произошла незаметная, но изменившая жизнь депоэтизация всех красот, явлений и чудес природы: грозы, грома, ветра, туч, радуги, морской бури и т.п. Свои прежние благоговейные, религиозные взаимоотношения с вечными стихиями человек ограничил взглядом на ртутный столбик термометра или чтением газетного прогноза погоды, а былое полное ее знание заменил аналитическими опытами в научных лабораториях.

Поэтому главной задачей Тютчева-лирика стала новая поэтизация великой природы как вечно живого и совершенного целого, творческое открытие ее забытых или невидимых смертному человеку безмерных богатств. Он тоже вспомнил о Гете и написал на его смерть стихотворение со значимым названием «На древе человечества высоком» (1832), где назвал природу «великой душой» человечества, в созвучии с которой немецкий поэт «пророчески беседовал с грозою иль весело с зефирами играл».

Его знаменитое, во все хрестоматии вошедшее, учившееся наизусть дореволюционными гимназистами и советскими школьниками стихотворение «Весенняя гроза» (1828) начинается с уверенного и сильного утверждения-восклицания: «Люблю грозу в начале мая». И далее следует именно гимн грозе, веселое, радостное описание весеннего торжества природы, бурного пробуждения всех сил и существ к жизни. Не случайно в финальном четверостишии упомянуты древнегреческая богиня юности Геба и ее отец Зевс, бог грома. У Тютчева природа в животворной, всеочищающей грозе творит светлый праздник весны и молодости для уставшего от долгой зимы человека.

Но он на этом не останавливается и в стихотворении «Еще земли печален вид» (1836) противопоставляет и сравнивает медленное пробуждение и полусонную улыбку весенней природы и волнение человеческой души, все еще спящей, но чувствующей весеннюю игру крови и приближение новой любви с е волнениями и мечтами. Тютчев создает поэтический образ оттепели, который потом неожиданно распространяет и на политику, назвав так эпоху «первых радостей» после севастопольской катастрофы и смерти грозного императора Николая I, полную общего неясного ожидания перемен. Завершает этот лирический цикл стихотворение «Весенние воды» (1830), в движении звуков и радостных восклицаний передающее стремительный ток и напор сил весны, шумных, бурных, пробуждающих природу и человека к новой жизни и влекущих их к румяному хороводу теплых майских дней с их неизбежной все очищающей грозой.

Но поэту мало показать бесконечно богатую красоту природы, он защищает ее права живого бессмертного существа, спорит с равнодушными, порицает натуры непоэтичные, не любящие живую жизнь с ее радостями и красками. В его лирике содержится не натурфилософия шеллингианского образца, а религия природы.

В 1836 году Пушкин напечатал в «Современнике» стихотворение Тютчева «Не то, что мните вы, природа». Это хвала одухотворенной природе, великой душе и матери человечества, полной цветения весны, говора лесов и звезд, дружеского грома грозы. Это таинственное вечное существо говорит с человеком понятными ему «языками неземными»:

В ней есть душа, в ней есть свобода,

В ней есть любовь, в ней есть язык…

Это именно защитительная речь, страстная и убежденная, произносимая поэтом публично, как бы с кафедры и обращенная не только к читателям, но и к тем, кто отрицает вечную жизнь и одухотворенность природы, у кого «нет веры к вымыслам чудесным». Тютчев следует здесь в XVIII веке сложившейся традиции вольного подражания священным песням — псалмам, в его стихотворении явственно слышны ораторские отзвуки державинского грозного послания «Властителям и судиям». Здесь стоит вспомнить воспоминание современника: «Федор Иванович … сам был человек далеко не религиозный и еще менее церковный». Но вера его в силу животворящей вечной природы была глубока и ясно выразилась в религозно-философских стихотворениях, обрела свой источник в Псалтири.

И это самобытное вероисповедание великого лирика, его художественная философия, а, точнее, религия природы подверглись беспощадному цензурному вмешательству (видимо, это была духовная цензура), из текста стихотворения исключены и, увы, безвозвратно утеряны две важнейшие строфы. Читавший их Пушкин понимал значение тютчевских строф и настоял на их замене строками точек. Пустота в центре стихотворения ощутима. Но само обвинение осталось, оно достигает поистине державинской величавой силы, выдержано в стиле библейских псалмов и обличительных речей пророков, бичует слепые, бедные, темные души:

Они не видят и не слышат,

Живут в сем мире, как впотьмах,

Для них и солнцы, знать, не дышат

И жизни нет в морских волнах.

Почему так страстен и гневен сдержанный, скептичный дипломат Тютчев? Он защищает не только природу, но и человека. Речь идет о понимании и назначении поэзии. Не может быть чистой лирики природы, она пишется человеком и для человека, в ней отражается духовный мир личности. «Воплощая идеал, человек неминуемо воплощает человека», — сказал Фет в статье о Тютчеве.

А сам поэт противопоставляет антипоэтическим натурам свое стихотворение «Тени сизые смесились» (1835), где природа в некий час тоски дремлет, сливаясь со страждущей душой тоскующего человека, и они на мгновение становятся единым целым. Личность возвращается в природу, в ее спасительный сумрак и покой, обретает самозабвение и как бы уничтожается, смешивается с ее дремлющим огромным миром, избавляется от всех земных забот и страданий.

Уже говорилось, что главный поэтический прием Тютчева-лирика, основной его метод творческого раскрытия лирической мысли — сравнение. Могут сравниваться лишь сопоставимые величины, иначе теряется масштаб мысли, и сравнение начинает «хромать». В поэзии это правило особенно важно, ибо одно из главных достоинств поэта — чувство меры. Тютчев таким чувством обладал в высшей степени и сравнивал природу и человека, чувство и мысль.

Его стихотворение «Певучесть есть в морских волнах» (1865) написано в тяжелый, полный трагизма и тягостных переживаний период жизни: умерла Елена Денисьева, молодая красивая женщина, возлюбленная поэта, мать его детей. У Тютчева есть целый цикл проникновенных стихотворений ее памяти, в центре которого — гениальная мольба-вопрос «Накануне годовщины 4 августа 1864 г.». Но свои страдания и жалобы он считает слишком личными и скорбь, тоску одиночества и великие сомнения высказывает в лирическом сопоставлении двух одушевленных миров — природы и человека. Это обычное для Тютчева развернутое сравнение.

Стихотворение написано во время петербургской поездки Тютчева вместе с сестрой Денисьевой на острова, и, конечно, они со скорбью и слезами вспоминали о покойной. Но стихотворение Тютчева, на первый взгляд, — совсем о другом. Здесь нет ни слова о смерти Денисьевой и личной трагедии автора. Мы вместе с поэтом смотрим на мир с иной высоты.

Поэт начинает с уверенного утверждения: в природе есть певучесть, полное созвучие, гармония между составляющими ее стихиями (вода, воздух, огонь), и даже прибрежные речные камыши, мимо которых в реальной жизни проплывала их лодка, шуршат стройно и музыкально. Это подчеркнуто и умело выбранным эпиграфом — строкой римского поэта Авзония. А эпиграф, как известно, задает тон и направление всему произведению, впереди которого он поставлен.

Человек — другой, он смертен, душа его двойственна, слаба и непостоянна, и потому он решительно отделен от вечной природы союзом «лишь», а в начале следующей строки возникает роковое слово «разлад» и потом сразу же повторяется. Мир человека краткосрочен, дисгармоничен и беззащитен, слабый голос его «отчаянной» (то есть отчаявшейся, уже ни на что не надеющейся) души выпадает из общего стройного хора стихий природы, его свобода коротка и призрачна. Образ «мыслящий тростник» восходит к философским афоризмам французского мыслителя Блеза Паскаля, так там назван человек, «слабейшее из творений природы». Значит, Тютчев согласен с этим мнением философа.

Его человек слаб, колеблется при любом движении стихий жизни и тем более болезни и смерти, живет в постоянном мучительном разладе с природой и потому мыслит мятежно, ропщет, протестует, но это глас вопиющего в пустыне, никто не внимает его отчаянному протесту. Против чего или кого направлен этот «души отчаянной протест»? А вот теперь нам надо вспомнить о времени, обстоятельствах и причинах написания этого замечательного стихотворения, и мы поймем, что на островах Невы, посреди гармоничной равнодушной природы и стройного шуршания камышей один немолодой и одинокий человек в бессильном отчаянии великого горя и вопреки всякой логике и догмам православной веры протестует против безвременной смерти другого человека, самого близкого ему и дорогого, навсегда ушедшего во всепоглощающую бездну этой самой природы.

Это бунт любви против смерти. Ведь сказал же Тютчев в письме об ушедшей возлюбленной: «Ах, она мне на земле нужна, а не там где-то…» И его мятежный и греховный ропот скрыт в лирической глубине высочайшей философской мысли, как бы сжат в четырех четверостишиях, и именно поэтому эта мысль так поэтична, точна и красива. А поскольку такие потери, великие сомнения и трагические переживания рано или поздно посещают любого человека, то тютчевский личный лиризм всех объединяет в своей пронзительной скорби и через сочувствие, созвучие чувств рождает общее сильное сопереживание, а это и есть цель любой лирики.

Разобранное стихотворение — трагический финал «незаконной» любви, осуждаемой обществом. Но ему предшествует вся любовная лирика Тютчева с бесконечным богатством оттенков и неожиданной глубиной мыслей об этом великом чувстве. И в ней есть особый «денисьевский» цикл, где вначале речь о любви, а потом — о смерти. Любовь для поэта — роковая страсть, «мятежный жар», чувство мучительное и опасное для обоих любящих, ибо оно поднимается из глубин природы и личности и властно овладевает человеком, становится роковым поединком, страданием, Тютчев рифмует глаголы «любим» и «губим».

Его стихотворение «О, как убийственно мы любим» (1851) стало историей такой мучительной, греховной, осуждаемой обществом любви, здесь запечатлен весь ее путь от неожиданной встречи, радостного зарождения первого светлого чувства, волшебного взора и нежных речей до скорбного отречения, ежедневного страдания, когда очарование любви медленно потухает, уходит, и взамен остаются долгие мучения, неустроенный быт и лишенные семейного тепла и отца дети, усталые упреки и тяжелые сцены, незаслуженный позор, безотрадная боль и слезы, неизбежное вторжение грубой толпы в заветный мир чувства двоих.

Сама хрупкая, таящаяся от чужих глаз любовь не выдерживает беспощадной обыденности, пошлых светских сплетен, потухает, медленно уходит. Выжженная, уставшая душа ежедневно оскорбляемой женщины, тяжелые воспоминания и неизбывное чувство вины перед нею мужчины — вот неизбежные удары судьбы, которыми приходится им расплачиваться за увлекательную, но безответственную, «убийственную» в силу своего простодушного эгоизма страсть. Тютчев и Денисьева не одни, вокруг общество, их семьи. Оказываются задеты и вовлечены в этот трагический поединок родные и близкие, прежде всего дети.

А ведь когда Тютчев писал это стихотворение, он и не представлял себе известного уже нам трагического финала — безвременной смерти его молодой подруги, не подумал и о том, как эта погибельная любовь отразится на судьбе его и Денисьевой «незаконных» детей, на его второй, тоже любимой жене Эрнестине, с которой он не расставался и у которой кинулся искать утешения. Но рок, удар судьбы и их всех настиг, от той же болезни погибли и дети Тютчева и Денисьевой Елена и Коля, остался лишь сын Федя, и после пожара буйных слепых страстей в страдающей душе поэта сохранились лишь пепел, одиночество, «тоска желаний»:

Нет дня, чтобы душа не ныла,

Не изнывала б о былом,

Искала слов, не находила,

И сохла, сохла с каждым днем…

А когда появились первые стихотворения «денисьевского цикла», там рождались непосредственные поэтические отклики на новую молодую любовь, противиться которой стареющий поэт не мог и не хотел, хотя как камергер и опытный человек гостиных и изучил прекрасно холодное лицемерие и вежливую жестокость светского общества, знал, что на них падут осуждение и изгнание и что всю тяжесть этого неправого суда неизбежно придется ощутить не ему, всем известному человеку со связями при дворе, а именно беззащитной юной женщине. Вот какой путь пройден автором этого лирического цикла.

Сохранилась запись интересного разговора в гостиной историка П.И. Бартенева. Его гостья, высокопоставленная светская старушка, с важностью начала судить: «Предосудительный поступок камергера Тютчева…» Историк молитвенно сложил руки: «Умоляю, графиня, не будем так говорить! Не случись бы с ним этого, не было бы и стихотворения «Я очи знал, о эти очи!» и множества других чудесных стихов, а ему, бедняжке, конечно, очень тяжело было…» О страданиях поэта, его беззвучных рыданиях и болезненной исповеди рассказали в своих воспоминаниях Фет и Тургенев.

Тяжело было не только Тютчеву и Денисьевой… Ведь точно так же страдала, в отчаянии пыталась покончить с собой и, в конце концов, погибла первая жена Тютчева Элеонора, не вынесшая его красивого и увлекательного романа в Генуе с молодой прелестной вдовой Эрнестиной Дернберг и чуть не закончившегося ее и трех маленьких дочерей гибелью морского пожара на пароходе «Николай I», и точно так же поэт мучился угрызениями совести (ведь занятый в Германии своими любовными делами, он спокойно отправил в столь дальнее и опасное морское путешествие одну больную жену с тремя девочками), весь поседел, плакал, выражал в тревожных образах своей лирики неизбывный трагизм потери, как и потом на аристократическом французском курорте, куда он в отчаянии уехал со второй женой Эрнестиной после смерти Денисьевой:

О, этот Юг, о, эта Ницца!..

О, как их блеск меня тревожит!

Жизнь, как подстреленная птица,

Подняться хочет — и не может…

Лишь недавно стало известно о приезде Тютчева и его первой жены Элеоноры в Россию летом 1830 года. В Петербурге они появились в знаменитом светском салоне графини Д.Ф. Фикельмон, и та описала в своем дневнике супругов Тютчевых, увидела его увлеченность своим даром салонного острослова, опытным взором проникла в несчастную, смятенную душу его красавицы-жены: «Она все еще молода, но такая бледная, хрупкая, с таким печальным видом, что ее можно принять за прекрасное видение. Она остроумна и, мне кажется, с некоторым притязанием на ум, что плохо вяжется с ее эфирным видом; ее муж — маленький человек в очках, весьма некрасивый, но хорошо разговаривает».

Это постоянное внутреннее напряжение и семейные неурядицы завершились трагически. Жуковский с искренним недоумением говорил о Тютчеве: «Он горюет о жене, которая умерла мученической смертью, а говорят, что он влюблен в Мюнхене». Да, они были очень разные люди и очень разные поэты. Потому-то вся тютчевская поэзия пронизана мрачными, тревожными образами «жизни зло», «камень гробовой», «жизнь, как камней груда», «так тяжко на груди», «страшно тяжело», «минувшее, как труп», «жизнь душит… как кошмар», «нам все мерзит», «убийственные заботы». Страдания самого поэта высказаны здесь вполне.

Но не стоит видеть в любовной лирике Тютчева один трагизм и тягостное чувство вины, хотя в его собственной жизни того и другого было более чем достаточно. Она удивительно богата и светла, полна любви к жизни и красоте. Не стоит забывать, что тягостные воспоминания о Денисьевой не помешали Тютчеву многие годы быть в близких отношениях с ее подругой Еленой Богдановой. Была и еще одна «незаконная» семья. И в конце какой-то неустроенной, неблагополучной жизни уже смертельно больного поэта ее вдруг осветило радостное, живое и сильное воспоминание о первой юношеской любви. И родился последний его лирический шедевр.

Есть два самых известных русских любовных стихотворения, ставшие классическими романсами. Первое, полное мужского благодарного великодушия по отношению к ушедшей любимой женщине, принадлежит, конечно, Пушкину — «Я вас любил: любовь еще, быть может». Зато второе написано на закате жизни маленьким седым стариком с острыми внимательными глазами — Федором Ивановичем Тютчевым: «Я встретил вас — и все былое» (1870). Вместо заглавия — загадочные буквы «К.Б.». Автор, скрывая имя адресата и свою юношескую любовь, нарочно переставил инициалы — «Крюденер Баронессе». Да, той самой, что привезла когда-то Пушкину из Германии тютчевские стихотворения. Портрет этой прелестной девушки и сегодня выставлен в загородном дворце баварских курфюрстов и королей Нимфенбург близ Мюнхена, где целая зала до потолка наполнена изображениями прославленных красавиц просвещенной эпохи доброго короля-поэта Людвига I.

Графиня Амалия фон Лерхенфельд, в замужестве баронесса Крюденер, европейски знаменитая красавица, трижды мелькнула в жизни Тютчева: как увлекшее его юное беззаботное создание в Мюнхене, как величественная и очень влиятельная светская дама в Петербурге (за ней ухаживали император Николай I, шеф жандармов Бенкендорф и Пушкин) и как одна из неожиданных и последних посетительниц умирающего в Царском Селе поэта, с изумлением и признательностью принявшего от нее прощальный поцелуй. Но все дело в том, что загадочная красавица Амалия и их долгая история знакомства уже не имеют к лирическому шедевру Тютчева никакого отношения.

Здесь высокая поэзия давно отделилась от его биографии и историко-литературных примечаний к тютчевскому стихотворению и выразила чувства многих людей. Более того, оно и теперь помогает проникнуть в глубину и силу первой ушедшей любви. Это самое личное, трепетное чувство, из него и рождается лирический шедевр. На пороге вечности Тютчев снова встречает прелестную и веселую Амалию, но пишет не о ней, а о себе (какое отличие от великодушного пожелания Пушкина!), о радостной волне молодых воспоминаний, которую эта неожиданная встреча породила в его измученной, уставшей душе. Прав был Батюшков: память сердца всего сильнее, она бесконечно богата и животворна, и сам Тютчев неожиданно использовал образ первой любви в стихотворении на смерть Пушкина:

Тебя ж, как первую любовь,

России сердце не забудет!..

Его стихотворение «Я встретил вас — и все былое» — любовное воспоминание великой силы, тонкого проникновения в силу былого чувства, порыв к ней, прежней и вечно юной, вдруг оживающего, теплеющего старого сердца, тончайшая одухотворенность, какое-то дуновение золотых юных лет, нежные сильные звуки живой жизни, превращающие осень в весну и возвращающие молодость. Замечательно само движение поэтической мысли — к скрытому в середине стиха развернутому сравнению «как… так», где создан образ медленно угасающей, но еще богатой осени жизни. Любовь — животворящая сила, возвращающая на мгновение юность. Звукопись стиха волшебна, превращается в тихую певучую музыку, осталось ее запечатлеть в нотах. Старик Тютчев написал слова и музыку великого русского романса о неожиданно вернувшейся весне молодой любви, которым, как точно сказал Тургенев, не суждено умереть.

Мы видим, что поэтическому гению Тютчева внятны и доступны все стихии жизни природы и человека. Человек, часто думавший и писавший по-французски, нашел родные и точные слова, образы, звуки и краски для самых тончайших и потаенных ощущений и мыслей. Но Тютчев знал, что лирика, главное в ней — это то, что в глубине стиха и слова, что не высказывается, а чувствуется. Это не вечная песнь к Радости.

В глубине жизни и души иногда шевелится первобытный хаос и безотрадный мрак. Нельзя словами описать всю природу или бесконечно богатое, тонкое, подвижное чувство немолодого человека, вдруг встретившего и вспомнившего свою первую любовь. Иначе мы все утонем в многословии и риторике. Но можно дать это почувствовать. Поэзия всесильна, но некоторые вещи она вообще не должна говорить, а что-то ей лучше не договаривать, не разъяснять до конца, срывая с предметов и чувств поэтическую дымку тайны. К тому же настоящий поэт в своей вседневной борьбе со словом видит и некоторую его ограниченность, неспособность полно выразить поэтическую мысль.

Об этой борьбе и великих сомнениях написано известное стихотворение Тютчева с характерным латинским названием «Silentium!», то есть «Молчание!» (1830). Главная фраза находится ровно посредине — «Мысль изреченная есть ложь». Блестящий афоризм, одна из самых знаменитых, но и безнадежных строк в русской поэзии… Поэт призывает уединенного мыслителя, и, прежде всего самого себя, укрыться в глубине своей сложной души и всецело жить своими мыслями и мечтами. Другим они непонятны, да и не могут быть полно и верно высказаны на слабом, неточном человеческом языке.

Вслед за светлым мудрецом Жуковским («Невыразимое», 1819) трагический мыслитель Тютчев возвращает поэта в мир его таинственно-волшебных дум и призывает к молчанию. Однако, обретая это богатство, поэт рано или поздно снова идет к людям и говорит, он хочет, чтобы его услышали и поняли, приняли с таким трудом добытую художественную правду. Его речь и есть лирика, где не выразимый до конца образ кроется в глубине, стоит за изреченными неточными словами. Подлинная поэзия рождается в молчании, но мир наш полон голосов великих поэтов.

Великий лирик Тютчев был политическим мыслителем и пророчествовал в своих стихах. Вослед Пушкину и Лермонтову он написал печальные стихи о крепостной крестьянской России, где время как бы остановилось, царит тысячелетняя нищета, села бедны, природа скудна и сурова — «Эти бедные селенья» (1855). Главное слово тут — «долготерпенье», ставшее главной нашей национальной добродетелью. Народ удручен тяжестью рабства, нищеты и невежества. Власть и высший свет Тютчев называл глубоко безнравственной «накипью русского общества», «подделкой под истинный народ». И утверждал: «Жизнь народная, жизнь историческая осталась еще нетронутой в массах населения. Она ожидает своего часа, а когда этот час пробьет, она откликнется на призыв и проявит себя вопреки всему и всем».

Пока же во глубине народной России царит вековая тишина. Но в этой неяркой, смиренной жизни неграмотного угнетенного народа упрямо светит огонек живой веры, ибо землю эту благословил «царь небесный», скитаясь по ней в «рабском виде», то есть не отличаясь внешне от простого люда. Народ — не раб, он сердцем знает, чувствует правду и готов за нее постоять. Это стихотворение Тютчева, написанное в год смерти императора Николая I и севастопольской катастрофы, столь же решительно призывало к коренным переменам в народной жизни, как и «Записки охотника» Тургенева.

Тютчев был и историком, очень многому научившимся у Карамзина. У него есть стихотворения, названиями которых стали имена знаменитых исторических деятелей — «Цицерон» и «Наполеон». Но в них присутствует и великий национальный поэт со своим неожиданным суждением о мировой истории и ее творцах. Даже трагедию декабристов, их наивное молодое столкновение с железной зимой бездушного самовластья он увидел и показал как внимательный и объективный свидетель. И это русский взгляд.

Деспотическая, рабская Россия, несмотря на свою тяжелую кровавую историю и даже вопреки ей, остается христианской страной, и для поэта это главное, дает надежду и веру, объясняет непонятную стойкость и верность народа в любых испытаниях. Поэтому единая и могучая Россия при всех ее неизбежных ранах, распадах, смутах и бедах не только постоянно находится в центре мировой истории, но и своему национальному поэту позволяет полно жить и творить в ключевые, решающие моменты этой трудной истории, видеть их, верно понимать и воспевать. Причем она видит в нем не только государственного одописца — горделивого хвалителя побед и взлетов имперской славы, но и печального летописца ее роковых поражений и губительных катастроф. Поэт — счастливец, ибо допущен на пир мировой славы как достойный мудрый свидетель и интересный собеседник героев и через это стал причастен к подлинному бессмертию («Цицерон», 1830). Другое дело, что для русского поэта это всегда трудная личная судьба, погибельное счастье.

Завершить же этот краткий очерк о великом русском лирике Федоре Тютчеве, столь разнообразном в своих мыслях и темах, хочется вторым его знаменитым четверостишием-афоризмом, посвященным трудным судьбам его великой родины:

Умом Россию не понять,

Аршином общим не измерить:

У ней особенная стать —

В Россию можно только верить.

Для поэта природа — сфинкс, Россия — сфинкс, ее народ — сфинкс (тут надо вспомнить одноименное стихотворение в прозе Тургенева), и верного ответа на их настойчивые вопросы пока не найдено, ибо «общий аршин» к ней не подходит. А за «особенную стать» всегда приходится дорого платить. В последние свои годы Тютчев глубоко почувствовал неизбывный трагизм нашей усложнившейся истории, ее усилившееся давление на души потерявших волю к жизни людей, растущий разлад в обществе, «страшное раздвоение», в котором жили он и окружающие:

В наш век отчаянных сомнений,

В наш век, неверием больной,

Когда все гуще сходят тени

На одичалый мир земной…

Это тревожное ощущение есть не только у поэта, им проникнуты роман Льва Толстого «Анна Каренина» и «Бесы» Достоевского. Ни бескрылый материализм тогдашних ученых и философов-позитивистов, ни очередные попытки интеллигентского «обновления» религии профессорами-идеалистами типа кабинетного мыслителя Вл. Соловьева, ни морализующее «толстовство» не могли излечить эти общественные болезни идейного разброда, сомнения и неверия.

Но для постижения вековых загадок мировой истории и глубинных тайн души человека Тютчев как лирик-философ, как романтик сделал много больше, нежели самонадеянные люди «точного» знания, считающие эти загадки давно раскрытыми или же просто несуществующими. Он знал, что эти загадки и тайны есть, существуют, и всем напомнил об этом. Ведь поэзия Тютчева — тоже знание, пусть и «неточное», но художественное, творческим проницанием постигающее величие вечной природы, суть людей и вещей.

Этот вдохновенный мечтатель был в своем высоком лирическом искусстве великим мыслителем. Потому благодарный Фет и написал на тоненьком итоговом сборнике Тютчева:

Но муза, правду соблюдая,

Глядит — а на весах у ней

Вот эта книжка небольшая

Томов премногих тяжелей.

Всеволод Сахаров

По материалам:  www.tyutchev.ru